Я был готов любить весь мир - стр. 5

Тут бы и остановиться, но дикая природа подталкивала на подвиги. Пока обедали, обратили внимание, что в речушке метрах в пяти от нас на водопад периодически выпрыгивают рыбешки. Натянули над водопадом на палках рубашку, и за час в нее напрыгало с десяток рыбок маринок (родственницы форели) с ладошку величиной. Кто-то предложил сварить уху. Девчонки-педиатры – детские врачи – пошли чистить рыбу, парни занялись картошкой, луком и морковкой, вдоль русла реки надергали душистой травы (листья хрена и укроп) для приятной отдушки. Горячая уха после купания в холодной воде на свежем воздухе уплеталась за обе щеки. Потом мы прибрали место обеда и залитое кострище и пошли вниз в лагерь.

Не доходя пару километров, плохо стало мужу из семейной пары, он уполз в камни, и его стошнило. Его, желто-зеленого, привела супруга. Сначала мы решили, что он перегрелся на солнце и перепил «огненной воды», которую мы брали в поход для остроты ощущений. Но через некоторое время бóльшая часть компании последовала его примеру. До лагеря без происшествий дошел только я, видимо, как самый здоровый на тот момент. Мутить меня стало уже в лагере, от ужина я отказался и лег в палатку приходить в себя. Начал думать, вспомнил, что в брюшине рыбы маринки есть черная пленка, которую опытные рыбаки всегда счищали ножом полностью. Позвал девочек-педиатров и спросил у них, вычистили ли они эту пленку. Оказалось, что нет. К ночи тошнило и меня, температура поднялась до сорока градусов, притом что во мне яд продержался дольше всех. Штатный лагерный врач везти меня в город отказался, мотивируя тем, что не доеду – помру по дороге, ему этого не надо, тем более что я не студент их текстильного института. Девчонки-педиатры впали в панику и стали истерить. Врач их поругал и приказал сидеть со мной по очереди, обильно отпаивать сладким чаем и периодически выводить из палатки тошнить, промывать потроха.

Полтора суток я провел, мотаясь, как челнок, от палатки к кустам и булькая чаем. К концу вторых суток температура спала, рвота прекратилась. Девчонки принесли мне из столовой три сваренных в крутую куриных яйца и кусок серого хлеба – первую еду после похода в горы. Еще через пару дней я уже мог поехать домой в город. Вернулся я загорелый, но изрядно похудевший. Мама, встретившая меня на пороге дома, точно назвала дату, когда мне было очень плохо, и сказала, что видела меня во сне абсолютно мокрого со стекающей водой, что означало болезнь. После этого я вспомнил рассказы про войну и поверил, что близкие люди чувствуют друг друга даже на расстоянии.