Размер шрифта
-
+

XX век как жизнь. Воспоминания - стр. 55

Покажется
               зимней
                         заснеженностью,
Когда Вам бросят,
                          как собаке
                                         кость,
Вымоленное слово
                          нежности.
Пусть
        Ваше страдание,
                             руки заламывая,
Застрянет в груди,
                         кусая губы,
Когда
        из душевного хлама
                                    Вам
Выберут взгляд,
                    обнаженный и грубый.
Пусть
       в Ваших снах
                        два глаза волнующих
Горят,
        как два солнца,
                       в слезах Ваших плавая.
Для них
           Вы только
                          одна еще,
Одна —
           и не самая
                           главная.
А впрочем,
             Вы, наверное,
                                счастливая.
Вам солью,
               наверное,
                             не посыпали рану.
И Вам неизвестна
                        привычка
                                    болтливая
Выворачивать
                   душу
                          наизнанку.
Но, может быть, хватит
                             слов наболевших?
Теперь Вы знаете
                          мое мнение.
И, может быть,
                уважая чувства околевшие,
Мы с Вами
               закончим
                            прения?

Стихи стихами, они где-то там, наверху… А тут, поближе и пониже, – проза. Иногда одаривала сюрпризами.

В общежитии появилась группа почтенных немцев из ФРГ. Их водили, чтобы показать, как счастливы советские студенты и аспиранты. Заглянули они в блок, где жила Лена Калиничева. Один из немцев (кажется, главный редактор журнала «Квик») сказал, что она очень похожа на его дочь, и с ходу пригласил ее в Большой театр. Приглашение было принято. В театр они сходили. Немец уехал. А вокруг Калиничевой сгустились темные тучи бдительности: как могла советская аспирантка, член КПСС, пойти в театр с представителем империалистического государства?! Дошло дело до парткома. Не помню уж почему, но секретаря парткома не было, заседание вел я. Дрожащая Лена что-то лепечет. Члены парткома произносят разоблачительные речи. Вплоть до исключения! Но все-таки мне удалось сбить температуру. Ограничились обсуждением. Такие были нравы…

Дальше события развивались в двух плоскостях. С одной стороны, постепенно налаживались наши отношения с Леной. А с другой, поскольку после аспирантуры я оказался в «Коммунисте», – все более реальной становилась перспектива получения московского жилья. Квартирный вопрос, вспомним Булгакова, внес ожесточение в ситуацию.

Страница 55
На следующую страницу