Взять хотя бы меня - стр. 27

С запланированного часа обед растянулся на два. Я приговорила тарелку кобб-салата. Понемногу допила второй виски. Где-то к десерту мы решили, что лучше подняться наверх, в номер Скорсезе, и продолжить интервью там – потому что, несмотря на пролетевшее время, я едва-едва успела задать первые вопросы. С безмятежного детства разговор незаметно переметнулся на личное. Я была не замужем и ни с кем не встречалась. Скорсезе мучительно пытался покончить с прежними, очень долгими отношениями.

– Встретимся наверху, – сказала я, когда он подписал чек. – Мне нужно позвонить.

– Надеюсь, не бывшему? – вроде бы пошутил Скорсезе, но это не было шуткой.

– Это секрет…

Когда Скорсезе ушел к себе в номер, я взялась за телефон. Но звонила я не бывшему. Я звонила маме. Какой бы взрослой, самодостаточной и умудренной опытом женщиной я ни была, порой маленькой девочке, которой я оставалась в душе, нужен был материнский совет. Это был как раз такой момент.

– Мам? Мам, я встретила мужчину, за которого собираюсь выйти замуж, – выпалила я в трубку.

– Серьезно?

– Да. Его зовут Мартин Скорсезе.

– А он сам в курсе, что ты собираешься за него замуж?

– Начинает догадываться. Все, я больше не могу разговаривать. Просто хотела поделиться новостями.

– Удачи, милая.

Поболтав с мамой, я отключилась и снова набрала номер. На сей раз – прозаика Джорджа В. Хиггинса, моего друга, которому безоговорочно доверяла.

– Джордж? Я тут познакомилась с парнем, за которого собираюсь выйти замуж, и мне нужно перехватить денег, чтобы на лето остаться в Нью-Йорке. Выручишь меня?

К тому времени, как мы с Мартином встретились у него в номере, я заполучила материнское благословение и деньги, чтобы прожить здесь все лето. Теперь нужно было дать Скорсезе понять, что он должен на мне жениться.

На время съемок Мартин поселился в «Люксе Сесила Битона» – ярких апартаментах, интерьеры которых проектировал сам Битон. С восемнадцатого этажа, из огромного круглого окна, открывался вид на север, на Пятую авеню. Отсюда, сверху, такси казались золотыми рыбками, снующими в ручье.

Устроившись прямо на полу в гостиной, я быстро водила ручкой по страницам блокнота и только и успевала менять кассеты в диктофоне. Я расспрашивала Мартина о его детстве, об учебе, о семье, о друзьях. Он делился своими взглядами на религию, рассказывал, что когда-то всерьез намеревался стать священником. Я тоже не осталась в стороне – говорила о трудностях, пережитых в католической школе, о своих исследованиях творчества Тиллиха и Тейяра де Шардена.

Я по-прежнему храню первые шесть часов нашего знакомства, записанные на пленку. На кассетах слышно, как торопливо мы пробираемся через вступление, нервничая, что приходится тратить время на светскую болтовню. Мартин говорит о переезде в Лос-Анджелес, об астме, мучающей его всю жизнь. В школе ему приходилось все время носить с собой ингалятор и таблетки, а приятели-одноклассники потешались над ним, дразнили «Марти-пилюля». Вспоминая об этом, Скорсезе грустно пожимает плечами. Вечерний поток такси теперь струится за круглым окном яркой рекой. Где-то по ходу интервью я успела переключиться с виски на