Взлет и падение ДОДО - стр. 20

– Если прежние фотографии могли лишь притушить магию, то теперь на нее вылили целый Атлантический океан.

Тристан кивнул.

– Когда створка аппарата открылась, чтобы сделать первый идеальный снимок затмения, магия перестала работать во всех человеческих обществах.

Мы проверили даты на всех документах 1851 года. И впрямь, имелись три за первую половину (один на английском, другой на итальянском) и фрагмент, датированный последней неделей июля (на венгерском). После 28 июля – даты солнечного затмения – ни одного.

– Значит, оно, – проговорил Тристан, вставая. Он уперся руками в стол и задумчиво уставился в стену.

– Да, – ответила я, чувствуя странную опустошенность. Мне до сих пор не объяснили, зачем ДОДО стремится постичь суть магии, но здравый смысл подсказывал, что цель – ею овладеть. Департамент оккультных деловых отношений? Очевидно, этому не бывать. – От фотографии не избавиться, значит, магии больше не будет.

Тристан замер и мгновение спустя резко повернулся ко мне.

– Ты права, – произнес он, глядя в пространство. – Где нет фотографии, по-прежнему может существовать магия.

– Я не это сказала.

Он заходил по офису. Мы несколько расширили пространство за счет соседних помещений, снеся стены, но Тристану все равно приходилось выписывать восьмерки, лавируя между стопками книг, отдельно стоящими оружейными сейфами, пустыми пивными бутылками и высокотехнологическим военным оборудованием, назначение которого мне так и не раскрыли.

– Как избавиться от фотографии? – спросил он скорее себя, чем меня.

– Это невозможно.

– Нет, это определенно возможно. – Глаза его смотрели куда-то вдаль. – Я только должен придумать как.

– В каком смысле «как»?

Тристан скривился и мотнул головой – мол, не говори под руку.

– Я что-то упускаю, – сказал он. – Что именно?

– Ты упускаешь момент, когда фотография проникла везде и магия исчезла навсегда.

Он повернулся ко мне. Взгляд наконец сфокусировался, глаза сияли.

– Нет, – проговорил он почти укоризненно. – Наше дело не безнадежно.

Так не излагают гипотезу или теорию – так говорят о вере или о знании. У меня по спине пробежал холодок.

– Понимаю, что ты многого не можешь мне сказать, – начала я. – Но давай выкладывай то конкретное, что ты сейчас от меня скрываешь. Иначе я ничем тебе помочь не смогу.

Взор его вновь затуманился. Очевидно, Тристан вел какой-то внутренний монолог. Наконец он кивнул.

– Много я тебе открыть не могу. Но скажу: мы знаем, что это возможно.

– Мы?

– ДОДО, – подтвердил он. – Есть свидетельства. Больше я сказать не могу.

– Вау, – выдохнула я, ощущая прискорбную для лингвиста нехватку слов. – Господи…