Взаимность - стр. 4
«Умный, быстрый паренек. Давно такого смышленого парнишки не встречала – в мозгу у него словно счетчик электронный работает. Единственное, что меня остановило от того, чтоб закрутить с ним амуры, – это то, что он жалкий уродец», – небрежно-томно пробросила тогда разбитная эстетка Маша (резких абрисов коротко стриженная красавица в приплюснутых в узкую линеечку очках с тончайшей оправой), ничего о начавшемся уже мучительном романе Яны не зная, – и Яне как-то Никиту моментально из-за этих грубых слов стало еще мучительней жальче, и увязла она в романе с ним после этого уже и вовсе намертво – как-то из-за этой своей к нему жалости и боязни его «ранить».
Быстрый. Действительно, быстрый. Даже чересчур быстрый – до неуловимости. С реакциями до того молниеносными и до того скользящими – что проскальзывал мозгом и душой как-то мимо всего главного, не заметив суть. И как-то чуть смущался из-за этих своих супер-спринтерских пустопорожних скоростей – когда видел, что Яна молча изумлена какими-то душераздирающими лакунами в духовной его грамотности, запредельной узостью духовного его кругозора. Всё как-то считалось у него в мозгу по номиналу, количеством, типом, материалом, – избитыми, но шустро применяемыми и неожиданно тасуемыми алгоритмами.
«Да-да, я тоже часто об этом думал!» – быстро выворачивался Никита, когда Яна произносила парадоксальную, чуждую ему духовно мысль. Или, когда Яна называла вдруг в разговоре с ним какую-то дорогую ей книгу, Никита моментально, со слюнькой на губах, вспыхивая (чуть копируя при этом – быстро же научился! – Янины, то экзальтированные, а то вдумчивые интонации), беззастенчиво врал: «Знаешь! Удивительно! Я тоже буквально вчера вспоминал об этой книге!» И потом, когда Яна заметила, что Никита искусно выхватывает из ее речи интимные какие-то, внутреннюю жизнь ее отражающие, ее личные, ручные словечки и любимые обороты, – а после как бы невзначай, легко, вставляет словечки эти в разговоры с ней, используя их как свои – чтобы вызвать в ней полную иллюзию взаимопонимания, – стало и вовсе как-то страшненько. Словно рыба-клоун, отражающая чужие мысли зеркальными чешуйками и вертящаяся, вводя в заблуждение этим слепящим тебя отражением твоих же мыслей. Нелюдь, живущий и говорящий по техникам, «разрабатывающий» людей, ему доверяющихся. Бездушная пиявка, кровопийствующая на изящно-изломанной пародии тех, к кому присасывается.
И в общем-то неудивительно было после этого, почему, несмотря на вдруг нечаянно в разговорах вскрывавшиеся зияющие пропасти невежественности (в первую же ночь, во время прогулки по городу, когда Яна обмолвилась о Прусте, – Никита, с фирменной своей злющей параноидальной шустростью, желая блеснуть эрудицией, выпалил: «А! Самоубийца! Не знаю, что вы все в нем нашли!» – так нагло, что аж не верилось, что она не ослышалась, или что он не обладает какой-то новейшей недавно раскрытой биографами информацией! И Яна, изумившаяся, аж до минутной потери дара речи, – из-за неловкости за него не нашлась даже, как потактичнее указать ему на его фантастическую кекс-клячку), Никита слыл в тусовке человеком крайне начитанным и тонко разбирающимся в искусстве, литературе и во всех прочих вот так же легко и нагло затрагиваемых им в разговорах с интеллектуалами красиво звучащих вещичках. Которыми можно позвенеть.