Выстрел в спину на Машуке. Заказное убийство Лермонтова - стр. 27

Но вот он здесь уж, вот слезает,

К начальнику он подбегает

И говорит: «Погибель нам!

Вели готовиться войскам, –

Черкесы мчатся за горами,

Нас было двое, и за нами

Они пустились на конях.

Меня объял внезапный страх,

Насилу я от них умчался,

Да конь хорош, а то б попался».

Или вспомним поэму «Кавказский пленник», известную нам со школьной скамьи, оговорюсь, тем, кто прошёл советскую школу – теперь-то изучают шедевры современной графомании.

Недоступен нынче высокий Лермонтовский стиль, недоступен изящный слог. Разве сегодня такие строки могут быть доступны деятелям образования такие строки?

Последний солнца луч златой

На льдах сребристых догорает,

И Эльборус своей главой

Его, как туча, закрывает.

… Ни конь, оживлённый

Военной трубой,

Ни варвар, смятённый

Внезапной борьбой,

Страшней не трепещет,

Когда вдруг заблещет

Кинжал роковой.

Не-ет, теперь разве что «офицеры расс-ы-ы-ы-яне (любимое выражение Ельцина – догогие рассяяне) пусть свобода воссияет». Свобода, от чего свобода? От справедливости? От мощи и независимости страны? Или может, от воинской дисциплины? И что это за «что ж вы, братцы, наделали». Наделали как-то не звучит в отношении офицерства, больше для всяких навальнят, которые навалили что-то пакостное. Так вот, наделали ли то не братцы, а ельциноиды со свой стаей гиен, говорившие «стоп» и «назад», всякий раз, когда победа у наших офицеров была в руках.

Какова сила Лермонтовских строф! Какая пластика языка! Разве сравнятся с нею нынешние подельщики рифмы, нагло захватившие эстраду и не пускающие на неё поэтов из глубинки, поэтов с великих просторов России, которые – я уверен – есть, да только мы о них, увы, не знаем.

Какая любовь к суровому Кавказу в каждой строке!

Твоих вершин зубчатые хребты

Меня носили в царстве урагана,

И принимал меня, лелея, ты

В объятия из синего тумана.

И я глядел в восторге с высоты,

И подо мной, как остов великана,

В степи обросший мохом и травой,

Лежали горы грудой вековой.

Наверное, каждый заметил, что Лермонтов буквально напитывался высокой и неповторимой поэзией Пушкина. И вслед за Пушкинским…

Кавказ подо мною. Один в вышине

Стою над снегами у края стремнины:

– описывал свои яркие впечатления…

Кавказские были, жестокая месть – всё есть в поэмах, но хочется вновь обратить внимание на поистине высокую поэзию девятнадцатилетнего Лермонтова. Вот строки из «Хаджи Абрека».

Сырая ночь недалека!

С вершин Кавказа тихо, грозно

Ползут, как змеи, облака:

Игру бессвязную заводят,

В провалы душные заходят,

Задев колючие кусты,

Бросают жемчуг на листы.

Ручей катится, – мутный, серый;