Выстрел в спину на Машуке. Заказное убийство Лермонтова - стр. 12

То есть, как видим, цесаревич не нашёл в стихах никаких намёков на то, что государь повинен в смерти поэта. Стихи ему понравились. И далее ещё мы убедимся в этом…

Но объяснения будущего участника трагических событий в Пятигорске, следует прочитать:

«Успех этот радовал меня по любви к Лермонтову, а Лермонтову вскружил, так сказать, голову – из желания славы (странная строчка – и, как бы любовь, и осуждение – Н.Ш). Экземпляры стихов раздавались всем желающим, даже с прибавлением двенадцати стихов, содержащих в себе выходку (вот и отношение к Лермонтову – Н.Ш.) противу лиц, не подлежащих русскому суду – дипломатов <и> иностранцев, а происхождение их есть, как я убеждён, следующее:

К Лермонтову приехал брат его камер-юнкер Столыпин. Он отзывался о Пушкине невыгодно, говорил, что он себя неприлично вёл среди людей большого света, что Дантес обязан был поступить так, как поступил (а вот и отношение Столыпина, ещё более деятельного участника событий в Пятигорске летом 1841 года – Н.Ш.). Лермонтов, будучи, так сказать, обязан Пушкину известностию, невольно сделался его партизаном и по врожденной пылкости повёл разговор горячо. Он и половина гостей доказывали, между прочим, что даже иностранцы должны щадить людей замечательных в государстве, что Пушкина, несмотря на его дерзости, щадили два государя и даже осыпали милостями и что затем об его строптивости мы не должны уже судить.

Разговор шёл жарче, молодой камер-юнкер Столыпин сообщал мнения, рождавшие новые споры, – и в особенности настаивал, что иностранцам дела нет до поэзии Пушкина, что дипломаты свободны от влияния законов, что Дантес и Геккерн, будучи знатные иностранцы, не подлежат ни законам, ни суду русскому.

Разговор принял было юридическое направление, но Лермонтов прервал его словами, которые после почти вполне поместил в стихах: «Если над ними нет закона и суда земного, если они палачи Гения, так есть Божий суд».

Разговор прекратился, а вечером, возвратясь из гостей, я нашёл у Лермонтова и известное прибавление, в котором явно выражался весь спор. Несколько времени это прибавление лежало без движения, потом по неосторожности объявлено об его существовании и дано для переписывания; чем более говорили Лермонтову и мне про него, что у него большой талант, тем охотнее давал я переписывать экземпляры.

Раз пришло было нам на мысль, что стихи темны, что за них можно пострадать, ибо их можно перетолковывать по желанию, но сообразив, что фамилия Лермонтова под ними подписывалась вполне, что высшая цензура давно бы остановила их, если б считала это нужным, и что государь император осыпал семейство Пушкина милостями, следовательно, дорожил им, – положили, что, стало быть, можно было бранить врагов Пушкина, оставили было идти дело так, как оно шло, но вскоре вовсе прекратили раздачу экземпляров с прибавлениями потому, что бабку его Арсеньеву, и не знавшую ничего о прибавлении, начали беспокоить общие вопросы о её внуке, и что она этого пожелала.