Вторжение. Судьба генерала Павлова - стр. 12

Расходились весело. Надя опять ушла с Борисом. За какие-то полдня их дружба укрепилась так, словно они готовились целый год. Костик ничего не мог понять. Что-то грозное и непоправимое чудилось ему в двух удалявшихся фигурках.

Как они отстали от других, оба не помнили. Мир вокруг сделался как бы туманным шаром, внутри которого отчетливо виделся низенький колодец. На краешек его, на бревнышко присела Надя. В колодце плавало кем-то брошенное ведро. Наденька с Борисом весело смеялись, глядя в него и на свои отражения в чистом квадратном зеркальце, неподвижно стоявшем в глубине.

Борис хотел спуститься по веревке и достать ведро. Наденька его отговаривала. Он повторял: «Я глубины не боюсь!» А Надя возражала, смеясь: «Не смей! Ты что?» – и даже толкнула его варежкой в плечо, чтобы удержать.

От этой внезапной близости он взглянул на нее прямо:

– Ты кого любишь?

Она распахнула ресницы от удивления, но ответила точно:

– Тебя.

– А я тебя! – сказал он очень серьезно и добавил горячо, торопливо, словно их могли услышать. – А как же Серый?

И она взглядом, плечами, поворотом головы изобразила, как взрослая женщина, что вопрос этот не требует внимания и ответа.

В туманном шаре исчез даже колодец. Они остались только вдвоем.

Вода в реке прибывала. Но после ухода Наденьки это стало неинтересно. Костик бесцельно глядел на волны, которые с одного края уже перехлестывали через мост. Из-за половодья занятия прекращались на несколько дней, школа находилась за железной дорогой. Костик хотел двинуть домой, но одна льдина с каким-то черным предметом привлекла внимание. Сперва почудилось, будто на ней лежит человек. Потом сундук. А вышла обыкновенная табуретка. Столкнувшись с мостом, льдина не обломилась, а поднялась, как тонущий корабль. И, тихо скользнув, исчезла в зеленой пучине. За мостом вынырнула, но уже без табуретки.

Костик собрался уходить. Но вдруг увидел плывущую прямо на него водяную крысу и оторопел.

Молодая ондатра плыла среди льдин, переворачиваясь и стараясь зацепиться за берег. Она была ранена, и ей никак не удавалось собрать остаток сил, чтобы вылезти из воды и отдохнуть на твердой земле.

Она уже не помнила, как началось утро, когда она заплыла на мелководье в поисках корма, и на нее напали собаки. Обычно она легко уходила от любой погони. Но тут ей не хватило глубины. Они настигли ее, громадные псы, забрызганные грязью. И ей пришлось отбиваться. В последний момент, когда она прорвалась на глубину, один пес все-таки зацепил ее шкурку, и теперь она не могла одинаково хорошо работать всеми лапками. Ее сносило, и она выбивалась из сил, теряя сознание от усталости и боли. Она уже не помнила, что плавала когда-то вольная и свободная. Ей казалось, что боль сопровождала ее с самого начала, что боль – это и есть сама жизнь. Превозмогая себя, она продолжала бороться с течением и старалась вырваться из середины струи, чтобы набегающие волны не волочили ее в бесконечную пугающую даль, куда стремилась река. Может быть, борьба эта не пропала даром, и последней мягкой волной ее вынесло на песчаную косу. Прикрыв лапкой кровоточащий бок, молодая ондатра перевернулась, чтобы отдалиться от края бурлившей воды, и долго лежала на мокрой пологой отмели, как убитая.