Второй удар гонга (сборник) - стр. 3

Конечно, это именно слово «Арлекин» застряло в голове, всколыхнув какие-то воспоминания, воспоминания, запрятанные так глубоко, что сразу и не извлечь. Пестрые краски. Костюм арлекина. И тут он решил, он подумал… мелькнула нелепая, тревожная мысль, будто каким-то образом сервиз имеет к нему отношение. Поставлен здесь для него. Может быть, в Кингсбурн-Двор заезжал выпить кофе или купить себе чашку его старый друг мистер Харли Кин и попросил выставить его в витрине? Сколько же лет они не виделись? Много, ох много. В последний раз, кажется, распрощавшись, мистер Кин повернулся и пошел прочь по деревенской улочке, которую они прозвали Аллеей Влюбленных. Тогда мистер Саттерсвейт думал, что они непременно будут встречаться по крайней мере раз в год. Или хотя бы в два. Тем не менее нет. Вышло совсем иначе.

Ему в голову пришла удивительная, замечательная мысль: а что, если здесь, в этой крохотной маленькой деревушке, он снова увидится с мистером Харли Кином?

– Что за глупости, – сказал сам себе мистер Саттерсвейт. – Что за глупости. Вот уж выживший из ума старик.

Он скучал по мистеру Кину. За все последние годы ни один человек на свете не взволновал, не взбудоражил его так, как некогда волновал и будоражил мистер Кин. Тот умел появляться неожиданно, и если появлялся, следом происходило всегда что-нибудь необыкновенное. С ним, с мистером Саттерсвейтом. Впрочем, не совсем так. Не с ним, а с помощью мистера Саттерсвейта. Это было прекрасно. Да, именно так и сказал бы мистер Кин, именно это слово. Слова, слова. Мистер Кин что-нибудь рассказал бы, мистер Саттерсвейт что-нибудь бы придумал. Что-то заметил бы, что-то сообразил, что-то понял бы. Над чем-то задумался бы. А мистер Кин сидел бы тем временем перед ним за столом и, конечно, одобрительно бы улыбался. Одно какое-нибудь его слово, и в голове вихрем завертелись бы мысли, и он, мистер Саттерсвейт, стал бы снова деятельным и молодым. Он, мистер Саттерсвейт, человек, у которого столько друзей. Человек, в друзьях у которого герцогини и даже один епископ, то есть люди весьма значительные. Значительные, уточнил он про себя, в общественном смысле. Это потому, что, в конце концов, он, мистер Саттерсвейт, всегда был снобом. Ему нравилось дружить с герцогинями, нравилось быть другом семейств, которые значились в королевских списках в течение многих столетий. Правда, еще у него все же были и другие друзья, которые ему тоже нравились, хотя с точки зрения общественной они были не всегда примечательны. Они были совсем другие, молодые, попавшие в беду, влюбленные, невезучие и нуждавшиеся в его помощи. Раньше, благодаря мистеру Кину, он, мистер Саттерсвейт, мог бывать кому-то полезным.