Второй после Солнца - стр. 12
Остыв, Аркаша из подручных средств соорудил себе удилище. До рассвета он спускался с ним к тому, что осталось от речки.
– Первая рыбка – за Хэма, – говорил Аркаша, – вот его бы сюда с его снастями. Вторая рыбка – за Пера, а третья – за Аниту, ну и четвёртая – за Фу И.
На закате, когда прекращались бомбёжки и появлялись вороны, Аркаша стрелял любознательных птиц из рогатки. При этом первую птицу он посвящал Фу И, и снова лишь вторую – Перу.
И наступала ночь. Аркаша и Анита лежали под звёздами. Им не спалось. Звон тишины давил на уши не слабее, чем грохот снарядов.
– Ну что, – начинал Аркаша, – поговорим, как звезда со звездою?
– Это ты – звезда, – подхватывала Анита, – а я, в лучшем случае, подзвёздник.
– Но ты – мой подзвёздник? – спрашивал Аркаша.
– Тебе это так важно, – интересовалась Анита, – только ли я подтвоя?
– Да, важно, поэтому я отсылаю Пера спать на другой конец лагеря, – отвечал Аркаша (он отсылал Пера под тем предлогом, чтобы одним снарядом не убило сразу двух командиров).
– Неужели ты способен на ревность? – не переставала удивляться Анита.
Ночью, под небом, кишащим звёздами, даже Аркаша был способен на ревность, ночью даже Аркаша говорил глупости:
– Я способен на всё: размолотить, раздавить, втромбовать в землю всех, кого ты любила, всех, кому ты отдавалась, всех, кто по-хозяйски залезал в эту маленькую дырочку до меня.
– Тяжёлый случай, – вздыхала Анита, – запущенная звёздная болезнь. Но мы её вылечим. Я никого не буду больше любить. Я никому не отдамся больше – если ты не пожелаешь иного.
Аркаша недоверчиво хмыкал.
– Я знаю, что говорю. Я чувствую, ты – последний, – говорила Анита так, как говорят только ночью, под звёздами.
Однажды утром бомбардировщики не прилетели. Аркаша встал в полный рост и огляделся: он стоял среди трав. Травы были красные, травы были жёлтые, травы были белые, и даже попадались зелёные травы.
– Я люблю тебя, Испания, – признался Аркаша, встав на колени.
– Я люблю каждую твою травинку, – говорил Аркаша, целуя каждую травинку по очереди.
– Я люблю каждый твой камешек, – говорил Аркаша, целуя по очереди каждый камешек.
– Я люблю смердящие трупы под твоим небом, потому что это трупы твоих детей, я люблю твоих иссушённых зноем старух в воронково-чёрных платках, я люблю твоих неистовых мужчин, твоих женщин с прозрачными лицами, – говорил Аркаша, целуя и орошая Испанскую Землю слезою страсти.
– Ты, гордый Аркаша, вундеркинд земли русской, который ни перед кем ещё не стоял на коленях, – отвечала Аркаше Испанская Земля, – знай: ты – мой, я впускаю тебя в себя.