Второй попытки не будет - стр. 4
Бояться проверок Пожарскому не было причин – он всегда работал на совесть. Но ведь он работал не один. Вокруг были люди. И бумаги. Разные люди. И разные бумаги. И ничто не мешало подсунуть какой-нибудь комиссии нечто интересное, после чего Пожарскому вряд ли удастся отмыться набело. Нет, он мог бы, конечно, еще «пободаться», пусть бы на это ушли и время и силы. Может быть, ему бы даже удалось одержать победу. Может быть. Но ему было что терять. Жена ждала ребенка, беременность переносила тяжело, и он просто не мог рисковать ею. Трепать ей нервы, а потом, не дай бог, остаться ни с чем, вылететь, как пробка, с волчьим билетом… Нет, нет и еще раз нет.
И потому, затолкав поглубже свою гордость, Пожарский вернулся с семьей на Родину. В мятежную, бурлящую Россию начала 1917 года…
…Лизанька, дав жизнь Артемке, долго не могла оправиться от родов. Потом вообще заболела и стала таять прямо на глазах. На семью Пожарских свалилось тяжкое горе – потеряв мать и любимую жену, они все осиротели. А тут еще и перемены в стране стали происходить с такой скоростью, что порой некогда было даже предаваться своему горю.
Новости становились все тревожнее, участились нападения и кражи. Когда на соседней улице убили семью известного адвоката, Пожарский решил уехать. Он прекрасно понимал, что милости от новой власти ему ждать не придется. В сочельник их «немного потеснили» – поселили в их квартире еще три семьи, а Пожарских с маленьким ребенком загнали в самую крохотную комнатку рядом с кухней. А потом – семья адвоката…
… И вот теперь они тряслись в этой грязной теплушке неведомо куда. То ли навстречу новой жизни, то ли навстречу своей гибели.
Где вы сейчас, Саша Самарин? Как жаль, что нам пришлось расстаться. И еще очень жаль, что нам не удалось как следует подружиться, на это просто не оставалось времени… А как решительны вы были! Предлагали восстать против несправедливости… Знали бы вы, какая несправедливость творится сейчас здесь!
Пожарский тяжело вздохнул. Этот его вздох не укрылся от соседа. Тот снова глянул на девочку с ребенком и глухо спросил:
– А женка-то где?
– Умерла.
Мужик качнул косматой головой. Потом достал из-за пазухи кисет, потянул за тесемки. Агния покосилась на его заскорузлые пальцы, недовольно свела брови, но ничего не сказала. Крестьянин, однако, заметил этот ее взгляд. Подержал кисет в руках, потом глянул на спящего ребенка. Посопел. И, снова затянув тесьму, спрятал махорку в карман. Девочка благодарно посмотрела на мужика и чуть кивнула головой. В вагоне и так дымили, едкая вонь от самосада давно уже намертво впиталась в одежду и волосы. А тут, надо же, почти благородный жест…