Вторая жизнь Эми Арчер - стр. 11

– Дело не в том, как вы сказали, а в том, что вы сказали. – Я отпиваю глоток воды и смотрю ей прямо в глаза. – Эми жива? Точно знаете?

Женщина кивает и берет у меня из рук стакан.

Я снова ложусь на диван. Боль, что я чувствовала эти десять лет, тяжело наваливается на меня. Как я не могла поверить, что дочь пропала. Как постепенно принимала этот факт. Как перебирала в голове бесконечные «если бы» и обвиняла тех, кто обвинял меня. Как жалела, что не сделала в тот день все иначе. Как оправдывалась перед собой за то, что дала Эми уйти из дома.

Больнее всего было мучительное раскаяние – сколько я ей так и не сказала, сколько мы не успели сделать вместе. Злость и обида. Горе.

От потрясения я не могу плакать и только моргаю сухими глазами.

– Но… как? – Я обхватываю голову руками – она словно отяжелела от невысказанных вопросов. – Где она была? Что случилось? Почему не дала мне знать? Где она сейчас?

– Не все сразу, пожалуйста. Не только вам, но и мне так будет легче. – Либби – все тело напряжено – опускает взгляд в пол. – Вам легче? – Она с трудом сглатывает комок. Худые пальцы то сжимаются, то разжимаются. – Меня это тоже касается, – произносит она ровно.

– Я ее мать, – говорю я и от раздражения вскакиваю с дивана. – Вам-то что?

Глаза Либби вспыхивают гневом. Она набирает в грудь воздуха, словно готовясь сказать резкость, но сдерживается.

– Говорите же! – Я подаюсь вперед.

Она проводит рукой по волосам.

– Послушайте: то, что я скажу, понять будет нелегко. – Она вздыхает. – Это меняет все. Для всех нас.

Либби снова бросает взгляд на фото Эми на каминной полке.

Я нарочно выбрала фотографию, которая как можно меньше похожа на «официальную» – на ту, что полиция взяла для объявлений о розыске. Там ее улыбка была принужденной, скованной, белая коса блестела на фоне зеленого школьного форменного джемпера, узел галстука – аккуратной буквой V. Такой моя дочь смотрела со страниц газет, с экрана – над плечом диктора новостей, с плакатов в супермаркетах. Она осталась такой в сознании всей страны – символ материнской халатности, предупреждение остальным детям, где бы они ни были. Это уже не была просто фотография моей девочки.

Одна мысль об этом пробуждает воспоминания. О том, как мы умоляли ее дать знать, где она, как обещали, что не будем ругать. Через неделю (вестей так и не дождались) девочка-двойник в розовых спортивных брюках, с лентой на голове, во флисовой курточке с тигром, словно призрак, повторяла перед журналистами и телевизионщиками все, что делала Эми в те последние минуты, когда ее видели живой.