Вспомни Тарантино! или Седьмая ночь на «Кинотавре» - стр. 16

– Моего двоюродного брата звали очень необычно, Харакири. Он был старше меня. Мать его была армянка Гоар, которая услышала непонятное слово “харакири”, оно ей понравилось, и, желая сыну дать звучное иностранное имя, назвала его так, несмотря на возмущение многих: Харакири. Когда началась война с немцами, Харакири было двадцать. Он был высоким, мускулистым, мы, тбилисские Розенблюмы, все были сильными и выносливыми, у всех были широко расставлены глаза, как у кроликов. Ты, наверное, знаешь, что во время войны с немцами две грузинские дивизии – из них восемьдесят процентов ребят из Тбилиси – были отправлены эшелонами к Азову. Это было время, когда Гитлер рвался к бакинской нефти. Преградить отборным немецким войскам дорогу должны были мальчишки, из которых процентов восемьдесят были… Ираклий, зачеркни “процентов восемьдесят”, это я уже говорил.

Я не зачеркнул, так как ничего не записывал, а слушал, хотя не понимал, зачем слушать псевдо-любовника Мадонны, который когда-то, ревнуя ме-ня к Лизе Чачава, красивой читательнице тбилисской публичной библиотеки имени Карла Маркса, вылил флакон чернил в карман плаща моего папы Михаила. Когда мама увидела синюю медузу, расплывшуюся под левым карманом плаща, она расплакалась. В химчистке ничего не могли сделать с этой пакостной медузой.

Платон продолжал телефонный диктант:

– Харакири и его взвод стояли насмерть, удерживая автовокзал города Керчь. Вокруг все взрывалось. В воздух взлетали витрины рыбных магазинов, автобусы, коровы, откуда-то появившиеся на площади. В воздух взлетали солдаты-мальчики, кто целый, кто по частям. Взвод Харакири держался до последнего живого. Этим последним и стал Харакири. Вытаращив глаза, он смотрел на всех мертвых, не зная, что ему, живому, теперь делать. После трех адских дней и ночей беспрерывных боев вдруг наступила тишина. Устали все – танки, пушки, самолеты, пули…

Я прервал речь Платона Розенблюма, спросив:

– Что значит усталая пуля?

Но он меня не услышал и продолжал диктовать:

– Харакири сел на тротуар, прислонился к стене дома и заснул. Открыл глаза от взрыва, что-то над его головой взорвалось! Сверху с неба на Харакири сыпались деньги! Деньги! Густое облако денег кружилось в воздухе и медленно опускалось, оседало. Деньги падали на лоб, плечи, уши, грудь, живот Харакири. Они сыпались и сыпались… Харакири вытянул шею и прочел вывеску дома, под которым сидел: “Керченский городской банк”. В стене зияла дыра, из которой выплеснулся этот водопад советских денег. Харакири понял, что, когда он спал, немецкий артиллерийский снаряд попал в банк. Он поднялся по ступенькам и оказался внутри банка. Деньги под его ногами взлетали и падали. Харакири наступил на портрет Иосифа Виссарионовича Сталина, лежавший на мраморном полу, поднял его, занес в пустой кабинет, осторожно поставил на стол, поцеловал. Мама учила его целовать иконы святых и портреты Сталина. Выходя из кабинета, Харакири заметил зеленый чемодан, тот стоял у стены и словно ждал его. К деньгам Харакири относился без особого интереса, но тут, в густом облаке денежных купюр, почувствовал, что ему хочется, чтобы все эти деньги были его. Если не все, то сколько уместится в этот зеленый коленкоровый чемодан. Харакири вышел на улицу и стал добирать деньги на улице. В абсолютном одиночестве он сгребал их охапками, и никто, ни один человек не появился на улице композитора Мусоргского, нет, не Мусоргского, а Римского-Корсакова – так называлась улица. Ему даже показалось, что все, что с ним происходит, – это сон усталого солдата Харакири Розенблюма. Чемодан стал тяжелым. Килограммов пятнадцать – семнадцать отборных, крупных купюр с изображением Владимира Ильича Ленина, спрессованных сильными ладонями Харакири, лежали в коленкоровом чемодане зеленого цвета.