Всесожжение - стр. 44

Меня глушит шум ветра, душит, как вода, расплющивает щёки, я превращаюсь в гелевый шарик, запущенный в окно резвившимся ребёнком. Сто пятьдесят этажей это почти ничего, в размазанном туннеле виден конец, на земле клубится чёрный дым. Я лечу в пустоту, нет смысла жить с такой дырой в сердце, жить без малейшей надежды.

И все равно первые слова, которые я сказал после пробуждения три месяца спустя, звучали как вздох облегчения. «Я жив». Колыбель не успела зарегистрировать момент столкновения (мы живём в постоянном послеобразе, потому не фиксируем собственной смерти, не хватает доли секунды), но это не имеет значения, в расчёт берётся только осознание: тождественность, обретённая из небытия.

Мне до сих пор стыдно, когда думаю об этом. И хотя я понимаю, что таким образом не предаю память о Пат, я не смирился до сих пор с этим звериным инстинктом – жаждой выжить любой ценой, жаждой, которая основывается не на любви к жизни, а на страхе перед смертью.

Но с другой стороны именно он не дает нам утонуть в иллюзии Синергии.

Имеет значение только тот, кто выжил. Только тот и прав.

Я держу в руках белую малышку – таблетку Лорелей. Она предательская, как сирена, обещает больше, чем может дать, но после многих попыток оказалось, что только она может справиться с моим мозгом. Лекарство под названием «Лоранс», которое производили в Ремарке, внезапно пропало с рынка, когда я был ещё ребёнком. Эксперты говорили, что это устаревшее дерьмо пожирало мозг сильнее, чем другие наркотики, а знатоки психотропных средств охотились за диковинкой, как гиены. На рынках его продавали из-под полы. Серебристые пластинки с таблетками торговки вытягивали со дна клетчатых сумок, шли блистеры с тридцатикратной наценкой.

За кофейным столиком в Стеклянной Башне парит красный чай. Я вдыхаю нежный аромат лимона. Луиза, подлатанная и вылеченная медицинскими инженерами, сидит напротив, беседуя с интендантом о безопасности Замка. Речь идёт о размещении неподалёку многометровой полосы клещей, закупленных с военных складов. Они спорят о риске случайной активации и угрозы для жителей, вычисляют вероятность с таким упрямством, как будто бы она действительно существовала. Надя против, она куда осторожнее Лу, забрасывает её данными и создаёт запутанные сценарии. Я прислушиваюсь к ругани, звучащей на канале инфора, и облегчённо отрешаюсь от перепалки, когда ИИ переходит с языкового кода на прямую передачу. Луиза в утешение подбрасывает мне молекулу Лорелей: двухмерную схему и 3D-модель, подвешенную в воздухе над фарфоровой кружкой.