Всему своё время - стр. 8
От этих вопросов у него даже испарина на ладонях появилась. Не знала, не ведала Валентина ничего, иначе не стала бы задавать такие вопросы.
– А ведь действительно влюбился!
Молчал Корнеев: не мог он говорить на эту тему, никак не мог. Хотя тайну, говорят, можно выдать не только словом, а и молчанием.
– Когда человек влюблен – в душе соловей поет, – покачала головой Валентина, улыбнулась чему-то своему, далекому, ведомому только ей одной – наверное, в прошлое свое возвратилась, – весна в душе, цветы цветут…
Задумалась на мгновение, тряхнула головой, светлые тяжелые волосы поползли у нее по плечам вниз, будто живые. Володя закусил губу, чуть не охнул от боли, поймал ее взгляд, отвел глаза – боялся, что Валентина все поймет. Женская душа – проницательный, чуткий механизм, реагирует на все – на чужую боль, тайну, приязнь или неприязнь, женщина всегда докапывается до истины, узнаёт в чем дело, где тайна, как эту тайну ни скрывай.
– Ладно, шутки в сторону, – Валентина окинула взглядом столы, заставленные едой. Всюду блюда, блюда, блюда…
– Скоро вы там? – послышался из комнаты Костин голос.
– Начинаем носить, – отозвалась Валентина, – готовь стол, Корнеев!
Стол был давно уже готов, не за этим задержка.
Володя бросил на Валентину быстрый взгляд. Хотелось ему одного лишь: почувствовать на своем лице теплую жалеющую руку этой женщины, хотелось подставить под эти гибкие пальцы лоб и щеки, закрыть глаза и забыться. Что же это делается с ним?
Когда стол был уже полностью заставлен, осталось только сесть, раздался звонок в дверь: пришла «обещанная» средним братом Сергеем дама – рослая и быстроглазая, по-праздничному шумная, с мокрыми от дождя щеками.
…Если сейчас восстановить по деталям это майское застолье, то каждый из собравшихся, наверное, вспомнит что-то свое, эпизод, засевший в памяти, клочок праздника, «свою» часть и, может быть, и весь праздник. Володя Корнеев позже просыпался иногда ночью от одного, лишь одного ощущения: он танцует с Валентиной, несется, несется по кругу, сбиваясь с ритма, чуть не падая.
Он видел совсем рядом лицо Валентины, ее глаза, блестящие, с ошеломляюще глубокими зрачками, своим особым светом, видел тонкий точеный нос, отмечал белизну гладкой кожи, тяжесть волос, крупными прядями опускавшихся на плечи, наползавших на шею, покрывавших грудь и руки. И тогда пробивала его боль.
– Володя, ты что так плохо танцуешь? – время от времени покрикивала на него Валентина, и пол комнаты невольно кренился, дрожал. – Чего ноги заплетаются?
– Просто я на практике познаю, что для танцев нужны не только хорошие ботинки, – пробормотал Володя, испытывая неловкость и еще что-то сложное, чему, пожалуй, и названия не было, – он стыдился своей неловкости, Костиных насмешливых взглядов и, конечно, Валентины. Он бросал ответные взгляды – невидящие, грустные. Костя, который в танцах участия не принимал, лишь щурился, гудел басом, словно майский шмель: