Все ярче и ярче - стр. 15

– Хочешь сказать «стоп»?

… вот уже гаснущая при замедлении тока электронов и других, каких – то еще неоткрытых частиц, которые уже невозмутимо скользят через нас из глубины какой – то другой, непонятной черной материи.

– Ты хочешь сказать «стоп», Игнат?

Я не хочу описывать здесь все те скучные истории на группе, куда я приходил только ради тебя и где я делал вид, что общаюсь с тобой лишь постольку, поскольку. На группе ты рассказывала о своем бывшем любовнике, который тебя бросил. Тебе было больно рассказывать об этом, и ты плакала. На группе ты не была такой холодной и такой жестокой, как наедине со мной, в этой своей омерзительной студии. На группе ты сама была растерзана и уязвлена. И я в чем – то даже завидовал твоей несчастной любви, завидовал и бросившему тебя любовнику. Как будто для меня это была какая – то идеальная любовь. Или, может быть, это любовь других всегда идеальна?

Никто не догадывался о наших «коммерческих» отношениях, разве что, может быть, медсестра. Но однажды, когда негде было провести очередную встречу «на тройках» (к медсестре приехала мать), я почему – то предложил встретиться у меня дома. Я знал, что поступаю неправильно, и что моя жена может о чем – нибудь догадаться, когда увидит нас вместе. Но все те же темные силы, ослепительные и отчаянные, подталкивали меня к этой опасной границе. А может быть, я, не отдавая себе отчета, уже тайно хотел спастись, может быть, я хотел, чтобы все это как – то нечаянно кончилось?… Я знал, что не смогу не выдать себя, что мое лицо, мои глаза, что скользнут в сторону, избегая взгляда моей любимой, меня выдадут. Но в то же время такова была и моя тайная дьявольская уловка – ведь не мог же я так явно пригласить в свой дом свою любовницу (а в своих фантазмах я непременно представлял тебя уже своей любовницей) и так нагло и лицемерно знакомить тебя с той, кто всегда верила мне, держа на руках моего маленького ребенка.

Да, получалось так, что я и есть тот самый – последний негодяй.

Я никогда не забуду, как вы смотрели друг на друга при встрече. Какая злая усмешка тронула уголки твоих губ. И я догадался, что за картина разворачивалась перед тобой в это мгновение – как я, голый, растянутый на цепях, вишу над подставкой, а ты засовываешь мне в рот какую – то горячую, обжигающую булку… Ты не стеснялась, когда говорила, что тебе нужна моя боль, что, прежде всего, ты хотела бы запечатлеть мои унижения и страдания, что тебя интересует только это и ни что другое. Я помню эти твои теории, что картина, если это картина настоящая, должна напитываться чьими – то страданиями.