Все в руках твоих - стр. 25

– Скотина! – она вытерла рукавом нос. После, плюнув на всё, Тамара сняла с прута кусок лепёшки и положила в рот. От такой наглости урод зарычал.

– А нечего было нос воротить! – заметив его недовольство, позлорадствовала Томка.– Обиделся, да? А я тебя звала. Долго думал.!

Человеческие глазки Хрюши красноречиво выражали, как он разочарован в ней. Попадись она ему сейчас, не поздоровится.

– Ладно, не расстраивайся, Хрюн. У меня ещё есть, – примирительно успокоила его Тома. Вытащила из плечевого мешка целую лепёшку и швырнула в угол. – Ешь, я не жадная.

Уговаривать не пришлось. Хрюша, отбросив спесь, с удовольствием слизывал остатки мёда с пола.

– Ещё хочешь?

Его гнев сменился на милость. Тома бросила вторую лепёшку…

Третья порция ещё не была вынута из мешка, а чудовище уже сидело в ожидании.

– Хрюша – хороший мальчик? – спросила она, глядя уроду в глаза.

– Хр-рр!

– Ну, если хороший, на ещё, – великодушно угостила новой лепёшкой.

Когда пятая появилась в её руках, чудище стояло на двух нижних лапах, а верхними тянулось к вожделенной сладости. Робкий намёк на хрупкую дружбу замаячил где-то вдалеке, но спускаться по-прежнему страшно.

7. Глава 7

Вызнать, кто велел разбойникам из шайки Глоша поджидать Тамаа у входа к тапусу, так и не удалось. Преступники клятвенно заверяли, что ничего о том, кто приказал оглушить и сбросить девчонку монстру, не знают.

Пока Глош был жив, он лично приходил к назначенному месту и, приложив ухо к щели, слышал тихий, едва разборчивый шёпот…

Теперь Хула была уверена: человек, который пользовался слуховыми коридорами, отдавал пустынникам указания, занимал высокое место в городе. Подтверждало это и то, что Совет Равных состоялся вчера поздним вечером, а утром Тамаа уже поджидали.

Верить, что кто-то из пяти старейшин доносчик и законопреступник, замышлявший повторное убийство девчонки, не хотелось. Новость не укладывалась в голове, но с каждой минутой размышлений Хула всё более в этом уверялась. Вот только кому Тамаа, потерявшая память, помеха? Манну или ненавидящему её Лузу?

«От человека избавляются, если он мешает или знает нечто, чего знать не следовало бы. Но кто может опасаться девчонки, потерявшей память и забывшей родной язык? – не переставала гадать старейшина. – Если только кто-то страстно не желает, чтобы Тапуса приручили? Или месть за смерть главаря шайки? Или из-за пропавших бус?»

От напряжения разболелась голова, пришлось попросить помощницу принести успокаивающий отвар.

Горячая плошка обжигала руки. Встревоженная Хула сидела на ковре, смотрела на закат, что раскрасил сиреневое небо и проплывающие облака в редкие цвета, и не могла избавиться от волнения.