Все умерли, и я завела собаку - стр. 36
Папа отказался заниматься устройством нашей жизни, и мама сама выбрала свой путь. Но это вбило клин между ними. Это – и еще список дополнительных расходов, с которыми был связан наш переход в новую вселенную.
– Хоккейная клюшка?! О господи! – стенала мама, пролистывая список всего необходимого для нашего обучения.
Папа с головой ушел в книгу, не обращая на нее внимания. Мама облазила массу комиссионных магазинов, пока не нашла потрепанную клюшку из 50-х годов. А мне она вручила белый лейкопластырь, чтобы я скрыла следы времени. Дорогую лыжную прогулку мы собирались замаскировать ложными болезнями, но коричневые штанишки для игр, предназначенные для предотвращения «неженственного поведения», стали последней каплей. «Просто постираем белые с темной футболкой, – вздохнула мама. – В конце концов, это всего лишь трусы».
Страх перед собственной непохожестью, который вечно жил в моей душе, на время отступил после появления в нашей жизни Джейн и Линси по соседству. Рядом с ними я ощущала новое чувство безопасности. Но страх этот быстро вернулся в новом мире, и там он стал чем-то более значительным и серьезным. Мы более не находились в спокойном мире семей, имеющих собаку. Мы оказались в мире экономок и бассейнов с подогревом. Наши одноклассники были детьми богатых капитанов промышленности, и жили они за воротами с электрическим приводом. В этом мире не появлялись судебные приставы. Здесь не было места стриптизеру Джонни да Сильверу. И все это означало совершенно новый, эпический уровень маскировки. Мои периодические возвращения в уютный мир Симпсонов казались возвращением к утраченной невинности в сравнении с этим страшным новым миром.
Дом наш разделился на фракции.
«Они ругаются», – говорила Рэйч, захлопывая дверь при первых же криках, доносившихся снизу. Она включала Адама Анта на потрепанном желтом магнитофоне из магазина «Фишер Прайс». В последний день рождения Рэйч с ужасом обнаружила его среди подарков – она много месяцев приставала к родителям, чтобы те подарили ей стерео, «как у остальных в школе».
К этому времени ей было тринадцать, мне одиннадцать, и мы вышли на арену цветочных ароматов, туши для ресниц и вздохов о мальчиках. Общая спальня казалась нам неподходящей. Рэйч часто жаловалась на невозможность уединиться, запиралась в ванной, чтобы скрыться от моих детских игр и приставаний родителей. «У меня даже месячные не могут начаться спокойно», – раздраженно сказала она, когда родители встретили это известие радостными танцами и поздравительными песнями.
Наши регулярные визиты в эксцентричный бабушкин дом стали казаться еще более сюрреалистическими в сравнении с нашим новым привилегированным миром. Мы с Рэйч стали обижаться на то, что нам приходится отклонять приглашения одноклассников в бургерные и на катки, чтобы, как говорила Рэйч, «сидеть сиднем в квартире со стриптизером». Джейн нарисовала нам в знак солидарности картинку: «Эм, Рэйч и одеяла снова отправляются к бабушке!» Мы приклеили ее на кухонную доску в знак протеста.