Всё сложно - стр. 8
Снова позвонил Жоффруа, пытался как-то меня развеселить и поддержать, сказал, что обязательно приедет меня навестить. Дафна и Нинель тоже все время были на связи. Ночью ко мне пришла сестра (у меня есть старшая сестра) и помогла переселиться в палату. Палата оказалась чистой, но жутко некрасивой и депрессивной. Так, наверное, и должно быть. Попал в больницу, нечему радоваться. Мне снова воткнули в руку капельницу, с которой пришлось спать. Пробуждение в больнице происходит не по будильнику или само собой – просто в какое-то запредельно раннее время к вам подходят, чтобы чего-то там измерить, добавить в капельницу жуткого лекарства, от которого во рту появляется металлический вкус. Целый день дверь в палату остается открытой: ощущение, что живешь на каком-то заводе, ты словно пытаешься спать или зависать в интернете на работе у бодрых, сосредоточенных, вежливых и профессионально доброжелательных людей. Там были совсем молодые арабы-санитары и начинающие врачи, которые так явно любили свое дело и были так добры, что вызывали у меня почтение и зависть. С ними было просто и весело, как с давними приятелями. Вообще в Израиле всегда так – по-дружески, с иронией и в принципе легко.
Я не ела уже четыре дня. Это странно – так долго не есть. Я даже не чувствовала голода, потому что мне ставили капельницу с питательным раствором, но мозг все время показывал мне еду. Я ждала очередного врача, и покрытый буро-красной плиткой пол в приемной казался мне покрытым говяжьим фаршем.
Вечером ко мне приехали родители с дочкой. Роми была бледной и перепуганной. Ее длиннющие светлые кудри были тщательно расчесаны и заплетены в тугую косу. Я никогда так не делаю, это явно была работа жены ее отца. У меня мелькнула мысль, что, если я умру (не от этого, конечно, а вообще), она будет вот такой прилизанной, аккуратной, перепуганной и непохожей на себя. От ее характера, безудержного во всем – радости, доброте, нахальстве, ярости – не останется и следа. Она будет послушной, тихой и перестанет быть собой. Нет, надо жить.
Потом пришел Жоффруа. В проливной дождь он ехал на поездах и автобусах, не говоря ни на иврите, ни на английском, но все же нашел меня. Я ему очень обрадовалась. Мне хотелось, чтобы меня навестил мужчина-ровесник, а не только старенькие родители и дочка. Я познакомила Жоффруа с родителями и с Роми. Родители изумленно слушали, как я говорю с ним по-французски. Почему-то они всегда были уверены, что я не могу говорить на иностранных языках лучше трехлетнего ребенка. А в принципе они были тронуты приездом Жоффруа и даже проводили его на вокзал.