Все шансы и еще один - стр. 14
Она еще раз высморкалась.
– Я успокаиваюсь, – сказала она. – Теперь будет легче. Скоро пройдет.
Потом добавила:
– Господин Же, я знаю: я вам надоела. Боль других людей это как жмущая обувь: очень хочется от нее избавиться. Я не имею права вас обвинять только потому, что вы – живой. Но отец мой так любил жизнь, больше, чем вы.
– Откуда вы знаете?
– Догадываюсь.
Она вытерла глаза. «Скоро дело дойдет до салфеток, – подумал Лоран. – Потом до скатерти… А потом – до моей рубашки. Это ужасно, такое количество слез!» Один из сидевших за соседним столом, благожелательный швейцарец, повернулся к ним. Буквально на секундочку. «Еще немного, и он предложил бы свою помощь с большим красным крестом во взоре», – подумал Лоран.
– Что неприятно в печальных обстоятельствах, – пояснила Лиза, разжевывая слова, как учитель, чтобы ученики успевали записывать, – что неприятно, так это незащищенность от переживаний. Переживание выжимает вас как лимон. Мамина подруга хотела, чтобы я пошла к врачу, который может временно приостановить действие слезоточивых желез. Человек остается со своим горем, а глаза – сухие. Представляете, какой ужас?
Он ничего подобного не представлял. Ужин был невозвратно испорчен. Невозвратно. Надо было уходить любой ценой.
– Перестаньте плакать, – воскликнул он. – Меня примут за мучителя детей.
– Вы не настолько стары, – ответила она.
Она не поняла смысл шутки.
Слово «старый» прозвучало как шипение пережаренного масла.
– Я не намного от вас отличаюсь… Горе очищает. Но от него становишься ворчливым, и люди начинают вас избегать. Как же быстро им надоедают чужие невзгоды! Чем больше я плачу, тем старее выгляжу. Это вас устраивает? Нет?
– У вас очень специфичная логика, – сказал он.
Когда эта тема исчерпалась, он попытался создать хотя бы братскую атмосферу. Ни отец, ни любовник, ни старший брат, ни друг семьи. Всей семьи. Он скорчил гримасу. Доверенное лицо. Вот. Он вспомнил, что она говорила ему о демонстрации против ядерного оружия, о том, что он воспользуется этим ужином, чтобы приоткрыть дверь в мир молодых, о котором он мало знал.
– Не вернуться ли нам к моему изложению, – сказал он.
– Опять?
– Я хотел бы только узнать, что вы сохранили в памяти из этого дня. Какое впечатление произвели на вас те политические горизонты, которые я открываю? Какое будущее я обещаю?
– Вы хотите, чтобы я была искренна или говорила бы что попало?
– Будьте искренны, – сказал он.
Она задумалась.
– Вам, должно быть, непривычно…
– Что именно?
– Откровенность.
– Я вас слушаю.
– Вы не сказали ничего действительно интересного. Повторили банальности: равенство, социальная справедливость, немного об участии, но не слишком. Ни одного слова о главном. О сохранении жизни.