Всё о Кыше, Двухпортфелях и весёлых каникулах - стр. 6
– Почём рыбки? – спросила тётенька, стоявшая рядом с папой.
– Три рубля, – мрачно сказал парень, смотря поверх покупателей.
– Это полтора килограмма мяса! – ужаснулась тётенька.
– И пять с половиной килограмм мороженого морского окуня, – вежливо подсказал папа.
– Арифметику знаю и без вас! – Тётенька смерила папу с ног до головы страшным взглядом.
– Пять с половиной килограмм окуня мы съедим за сколько? Дней за пять, – подсчитал папа. – А на пару таких рыбок можно любоваться вечно.
– Вы это серьёзно? – поинтересовалась тётенька.
– Вполне, – сказал папа.
Мальчишка, скорей всего шестиклассник, долго приценивался, раздумывал, то и дело лазил в карман, наконец решился и протянул продавцу трёшку.
– Вот эту мне! – Он показал пальцем на рыбку, ничем не отличавшуюся от других. Он настаивал, чтобы была выловлена именно эта рыбка, и продавец поймал её сачком и осторожно пересадил в банку.
Мальчишка отошёл в сторонку, всё время держа банку с рыбкой перед глазами. Рыбка закружилась так быстро, что мне показалось, в банке плавает живое колечко.
– Я вполне проживу без этой рыбки, – заявила тётенька.
– Несомненно, – вежливо подтвердил папа.
Потом мы ходили вдоль рядов, уставленных аквариумами, тазами с живым кормом для рыбок и мешочками с сухим.
– Давай заведём бойцовых! – сказал я папе.
– Подожди. Сначала всё посмотрим. Кстати, если потеряемся, встретимся около вон того дедушки с картиной.
Папа показал на старичка. Тот сидел на ящике, держа картину в позолоченной раме, и щурился на солнце. А эта рама неприятно била в глаза зайчиками.
– Вдруг он продаст картину и куда-нибудь уйдёт? – сказал я.
Мы подошли поближе. Папа, склонив голову набок, рассмотрел картину и шепнул мне:
– Дедушка никуда отсюда не уйдёт до закрытия рынка. За пятнадцать рублей эту мазню никто не купит.
На картине был нарисован стол, покрытый золочёной скатертью. На столе стояло блюдо. И чего на нём только не было! И яблоки, и груши, и зелёный лук, и куча красных раков, и бледная, как будто недожаренная, курица, и даже непотрошёная щука с раскрытой зубастой пастью. Рядом стояли три кружки пива и гипсовая голова без глаз, как в школьном кабинете рисования. Почему всё это папа назвал мазнёй, я не понял. По-моему, картина была красива.
– Сколько тех рыбок можно купить вместо картины? – спросил я.
– Пять. Как у тебя в школе дела с арифметикой? – неожиданно поинтересовался папа.
– Идут. Считаю палочки, – ответил я.
Потом мы смотрели на кроликов, и мне не надо было задирать голову, как на рыбьей толкучке.
Кролики лежали в корзинках, в картонных коробках и самодельных загонах из дощечек. Одни спали, другие хрустели морковкой и капустными листьями, а некоторые смотрели на меня, привстав на задние лапки, и, поводя длинными ушами, смешно топорщили губы.