Все мои уже там - стр. 23

Последнюю фразу Обезьяна произнес скорее горестно. И еще минут десять мы мчались по перелескам между Рижским и Рублевским шоссе молча.

Хоть машин по рассветному времени было и мало, но на перекрестке Ильинского шоссе и Рублево-Успенского постовой милиционер приостановил всех, чтобы пропустить нас: видимо, давешний наш гаишник и впрямь «предупредил ребят по маршруту следования». Замелькали по обе стороны дороги пятиметровые заборы. Заулыбались с рекламных щитов самые покладистые на свете филиппинские горничные. Замаячили через каждые сто метров постовые. Но очень скоро мы свернули с Рублевки ко въезду в небольшой, но тщательно охраняемый поселок.

Забор вокруг поселка был каменный и с колючей проволокой поверху, не удивлюсь, если под током. Ворота были бронированные, судя по тому, как тяжело створка поползла в сторону, когда Обезьяна подъехал и посигналил. По-над забором повсюду вертели на триста шестьдесят градусов песьими своими продолговатыми головами камеры наружного наблюдения.

Зато внутри за воротами никаких заборов не было. Внутри был сосновый лес и пруд, вокруг которого, приветливо перемигиваясь окнами, стояло штук восемь больших и дорогих домов, построенных, кажется, компанией Хонка, но, очевидно, не по типовым проектам, а на заказ.

– Что это за поселок такой миленький? – спросил я, вылезая из машины. – Никогда здесь не был.

– Это не поселок. Это участок, – улыбнулся Обезьяна, подхватил из багажника мой чемодан и потащил в самый большой дом.

Входная дверь в доме устроена была так, как устроены двери в депозитариях швейцарских банков. Обезьяна приложил палец к специальному сенсору, дверь подумала минуту, а потом стала медленно открываться. Толщиною дверь была сантиметров сорок, не меньше.

Прямо за дверью посреди обширной прихожей, украшенной оленьими головами и старинным оружием, встречала нас молодая женщина в холстинковом платье. Она была бледна до анемичности, дистрофически худа, заметно беременна и совершенно счастлива от того, что приехал Обезьяна.

– Здравствуй, Ласочка! – Обезьяна бросил мой чемодан, поднял женщину под мышки, как ребенка, поцеловал, поставил на пол и продолжал. – Знакомьтесь: это Алексей, это Ласка…

– В смысле зверек, – пробормотала Ласка, и синеватые ее щеки наконец-то тронул румянец смущения.

– Что, простите?

– Зверек такой. Ласка.

– Очень приятно.

Я протянул Ласке руку. Пальцы у нее были совсем тонкие, как у скелетика, но ладонь все же мягкая, как у ребенка. Обезьяна потрепал Ласку по голове и, обращаясь ко мне, сказал:

– Это Ласка, в смысле зверек, придумала пригласить вас, Алексей. Она вас очень ценит и еще девочкой слушала по радио ваши передачи о хороших манерах.