Все, как у всех - стр. 9
В сентябре их развели по суду, и только тогда Лера сообщила о происшедшем их общим друзьям. Это был эффект разорвавшейся бомбы. И отголоски этого взрыва он ощутил сразу.
В октябре был день рождения у двоих из их компании, с разницей в три дня. Уже годы справляли традиционно: пикник на природе, гитара, капустник с переодеваниями, байки- анекдоты, много вина, мяса, зелени и хлеба. Было у них свое место в лесу под Иерусалимом – длинные деревянные столы, места для мангалов. В этом году его не позвали. Жены его друзей, с которыми он учился в университете, встали дружной стеной (тогда он понял, что женская солидарность – это реальность и сила). Они дружили семьями ещё до репатриации и не могли, да и не хотели видеть на месте Леры другую женщину.
Он встретился с ними в баре после работы. Поздравил. Но чувствовал, что разговор не клеится, ловил их взгляды – непонимающие, сочувственные и осуждающие одновременно. А ещё – их задело, как он мог столько времени хранить в тайне эти долгие отношения с Лизой. Они пили пиво с солёными орешками, перебрасывались ничего не значащими фразами и только в конце Борька, с которым они дружили с седьмого класса, неуклюже спросил:
– Как же так, брат?
Ему ужасно хотелось показать фотографии Лиз – она была очень фотогеничная. Рассказать, что он чувствует с ней каждое утро, поведать об их неспешных пятничных вечерах, когда она включает торшер и достает из футляра свою виолончель. И пространство их салона заполняется медовыми протяжными звуками, не спеша повествующими о чем-то очень важном и понятном только им двоим. Он хотел рассказать, но понимал – нет, не поймут. Осудили, заклеймили. И это надолго, если не навсегда. По дороге к стоянке Борька не выдержал и задал вопрос, который, видимо, мучил его весь вечер.
– Слушай, а нельзя было всё это…ну..как-то так…потихоньку? – его друг неловко развел огромные руки. Он понял этот неумело сформулированный вопрос и ответил словами Леры:
– Нет, нельзя. Нельзя жить во лжи.
Осень началась рано и неожиданно – никакого перехода от изнуряющей жары к затяжным дождям. Как- то внезапно наступал вечер, вползали в дом на мягких лапах сумерки, театрально завывал ветер за окном, и колотился в стекла дождь, по которому так скучалось летом.
Лиза не любила верхний свет, включала торшер, который зачем-то запихнули в багаж её родители и который, на удивление, дошел целым. Старая вещь, место которой, в лучшем случае, на блошином рынке, он удивительно вписался в их незамысловатый интерьер.
– Я назову его Марик, смеялась Лиза. – Он, так же, как и ты, дарит свет.