Всё хреново. Книга о надежде - стр. 17
Но к 1950-м гг. люди начали замечать, что если просверлить человеку дыру в голове и срезать ему кусок мозга таким же макаром, как счищаешь лед с лобового стекла, это может вызвать – кто бы мог подумать! – кое-какие негативные последствия. И под «кое-какими негативными последствиями» подразумевается превращение в овощ. Да, эта процедура «исцеляла» пациентов от эмоциональных нарушений, но еще и лишала их способности фокусироваться, принимать решения, строить карьеру и долгосрочные планы, абстрактно мыслить о самих себе. В итоге они становились тупо довольными жизнью зомби. Превращались в Элиотов.
СССР стал, как ни удивительно, первой страной, запретившей лоботомию. Советы объявили, что процедура «противоречит принципам гуманизма» и «превращает психически больного человека в идиота»{39}. Тут и остальной мир наконец очухался: уж если Иосиф Сталин рассказывает вам об этике и человеколюбии, то, наверное, дела совсем плохи.
Постепенно лоботомию стали запрещать и в других странах, и к 1960-м гг. почти все стали ее ярыми противниками. Последняя такая операция была проведена в США в 1967 г., и пациент умер. Еще десять лет спустя пьяный Том Уэйтс пробурчал по ТВ свою знаменитую фразу – ну а дальше, как говорится, уже другая история.
Том Уэйтс был лютым алкоголиком и провел большую часть 1970-х в попытках разлепить глаза и вспомнить, где в последний раз оставил сигареты{40}. Параллельно он нашел время сочинить и записать в этот период семь изумительных альбомов. Он писал много, сильно, выигрывал награды, продавал миллионы записей и пользовался популярностью во всем мире. Он был одним из тех редких художников, чье умение выразить состояние человеческой души порой аж пугает.
Его фразочка про лоботомию кажется просто удачной шуткой, но в ней есть скрытая мудрость: она намекает, что лучше страдать от пристрастия к бутылке, чем стать совсем бесстрастным; что лучше быть на самом дне, но иметь надежду, чем жить без нее; что без своих неконтролируемых порывов мы пустое место.
В мире почти всегда существовало некое молчаливое убеждение в том, что все наши проблемы от эмоций и что разуму приходится разгребать бардак, который они устраивают. Так рассуждал еще Сократ: он объявил разум корнем всех добродетелей{41}. В начале эпохи Просвещения Декарт утверждал, что в каждом из нас сосуществуют разумное начало и животные страсти и что эти самые страсти мы непременно должны научиться контролировать{42}. Кант говорил, по сути, примерно то же самое{43}. И Фрейд тоже, хотя у него там еще и сплошные члены