Все хорошо - стр. 43
Остаток вечера я рыдала. Даже и не подумала о том, чтобы выставить оценки за идиотское эссе. Или подготовиться к сегодняшним занятиям. Или доделать план репетиции, представлявший собой чистый лист бумаги с надписанным вверху красной ручкой названием «Все хорошо???». Вместо этого я посмотрела какой-то жуткий фильм по телевизору, под конец которого мне захотелось свести счеты с жизнью. Заказала ужин из греческого ресторана и съела его, стоя на одной ноге. Писала я тоже стоя, потому что боялась, что если сяду, встать уже не смогу. И, словно на красочный мираж, косилась на свой любимый красный диван, сесть на который не решалась уже больше года. И на мобильный, умирая от желания позвонить матери, хотя и знала, что, даже будь она жива, утешить меня она бы вряд ли смогла. И все же я бы услышала ее голос, голос, по которому жутко скучала. Даже когда он неразборчиво мямлил, даже когда скатывался во тьму, в нем все равно сквозила любовь.
Потом я легла на пол, установив ноутбук над головой при помощи корейского «лежачего столика», который заказала на «Ибэй», и перевела еще немного денег черной козе-инвалидке из Колорадо. Я уже не первый раз это делала. Эта коза родилась с какой-то жуткой болезнью, из-за которой не могла нормально ходить. Ей даже протез козьей ноги сделали. Я снова и снова прокручивала ролик, в котором хозяйка козы, молодая, пышущая здоровьем блондинка, рыдая от любви, тревоги и надежды на то, что парализованной козе, которую ее угораздило спасти, станет лучше, просила помочь ей деньгами.
Потом я смотрела видео, в которых коза стойко переносила все медицинские процедуры и постоянно оказывалась на пороге смерти. И те, где, в недолгие моменты улучшений, она ковыляла на своей искусственной ноге или съезжала со снежной горы на санках. Уши козы хлопали на ветру, и мое сердце рассыпалось на части. Какая же она была счастливая в этих санках. Мне даже показалось, что на морде ее играет легкая улыбка, и я расплакалась. Такая хрупкая. Такая беспомощная. Несмотря на все свои страдания, умудряется радоваться жизни. Ролик с санками я проигрывала до тех пор, пока не отрубилась на полу.
Я по-прежнему лежу на полу, но тут в дверь моего кабинета стучат. Потом еще раз. Меня передергивает. Скорее всего, это Фов. Определенно, она. Заглянула проверить, все ли со мной в порядке, – вранье, конечно.
«Как продвигается постановка, Миранда? – спросит она, глядя на меня, распростертую на полу, и скорбно улыбнется. – О, боже, снова страдалицу играешь, да?»
В обычной ситуации я могла бы только посочувствовать человеку, которому выпала должность ассистента. Но Фов, ясное дело, особый случай. Она твердо уверена, что это ей, защитившей диссертацию по «Кошкам» и пару лет подвизавшейся в музыкальном театре, должны были предложить место доцента, ей, а не мне. Что это ей должны были выделить мой кабинет. Что это она должна была урвать мою должность. В конце концов, у нее ведь есть когти. Всегда ярко накрашенные и блестящие.