Все дороги ведут в Асседо - стр. 63

– Все зависит от того, на какую карту вы, господа, смотрите, и кто ее составитель. Путешественник Молиг де Курбур утверждает, что Ольвию от Нойе-Асседо отделяют шестьдесят с лишним лиг, однако его современник Наббар Амуас божится в своем труде «Тысяча и одна южных дороги», что между Нойе-Асседо и Ольвией столько же лиг, сколько между Ксвечилией и Обашем. То есть, сорок три.

– Бредни какие, – бросил Фриденсрайх. – Всем известно, что в каждой дороге столько же лиг, сколько сил в лошадях. Еще одна лига – и они упадут замертво. Животным тоже нужна вода и пища. Нам необходим привал.

– Разобьем лагерь под дубом, – предложил дюк. – В двух шагах отсюда протекает ручей. Лошади напьются вдоволь.

– Ни в коем случае! – запротестовала мадам де Шатоди. – Я не цыганка, чтобы ночевать под открытым небом.

– Небо всегда открыто, – сказала Зита. – Каждая крыша – лишь иллюзия замкнутости в бескрайнем просторе, которого мы зря боимся. Но иначе не умеем. Потому что не умеем летать.

– Господа, господа, – сказал Фриденсрайх, вовсе не желая поддаваться соблазну ночлега в открытых просторах, – ручьи и дубы это прекрасно, но, полагаю, никто из нас не отказался бы от теплой ванны, или хотя бы бани. Если память не изменяет мне – а она никогда мне не изменяет – за следующим перекрестком, отмеченным большим ракушечником в форме кабаньей головы, начинаются владенья купца Шульца. Свернем налево, и через полчаса мы будем в чертогах розового мрамора с золотой лепниной, утопать в бархатных креслах на баобабовых ножках и поедать жемчужных устриц с напмашским, заморской пастой – сумухом, тапенадом, мочеными в бальзамическом уксусе арбузами и пить экстракт из бобов какао. Он еще жив, старый пройдоха? Отстроил свою неслыханную усадьбу?

– Жив, – ответил дюк, – и отстроил. Он назвал ее Арепо. Но я скорее убью его, чем переступлю через порог его дома. Я поклялся никогда не бывать у него.

– Но почему, Кейзегал?

– Да потому что этот фальшивомонетчик, контрабандист и неплательщик налогов улыбается мне в лицо, но смеет смеяться за глаза. Он не отдает корабельную подать вот уже тринадцатый год и не вносит в казну таможенную пошлину. Никто толком не знает, какие грязные делишки, сомнительные договоры и незаконные сделки заключает этот мерзавец за спиной правосудия. Взвод его адвокатов гораздо опаснее целой армии авадломцев, и никакой управы на этих крючкотворов нет.

– С каких пор страшат тебя адвокаты? – удивился Фриденсрайх.

– Ты слишком долго был отшельником, Фрид, чтобы разбираться в современном бюрократичеческом устрое, – резонно заметил дюк. – К тому же этот шельма Шульц пытался когда-то сосватать мне его старшую наследницу, редкостного уродства даму. Мне ничего не оставалось, кроме как прямо заявить, что она безобразна, как горгулья, чтобы от нее отделаться. С тех пор купец затаил на меня личную обиду, и говорят, что, прости Господи, поклялся свергнуть меня с пьедестала. Только последний болван может вообразить себе подобный заговор, но, мне доносят, что от этого неугодного Богу намерения Шульц до сих пор не отказался.