Все дороги ведут в Асседо - стр. 26

– Йерве, это я, твой отец, дюк Кейзегал, – промолвил встревоженный голос. – Ты не узнаешь меня, сын мой?

– Закрой глаза, мальчик, – сказал певучий демон. – Не смотри.

И еще одна рука, тонкая и холодная, легла на его лоб и прикрыла веки.

Блаженная тьма поглотила Йерве, и во тьме он нашарил подушку, простыню, покрывало, стену, столбики балдахина, собственную камизу, жуппон, большую ладонь в бархатной перчатке на своем знакомом плече. Сердце замедлило бой.

– Сир? – с некоторым еще недоверием спросил Йерве. – Отец?

– Я здесь, – сказал дюк.

– Я тоже, – узнал Йерве голос Фриденсрайха.

– Я не на том свете? – спросил Йерве.

– Ты на этом свете, – вздохнул Фриденсрайх. – Но этот намного неприятнее того.

– Прекрати! – вскричал сюзерен. – Что с ним?

– Я не знаю, – прожурчал вассал. – Должно быть, люстра повредила его глаза.

– Но я все вижу! – воскликнул Йерве. – Не глаза мои испортились, а мир повредился! Кто-то исказил все вокруг! Искривил и испортил! Кто это сделал?

– Я, – в один голос сказали дюк и маркграф, и опустили головы.

– Вы? – не понял Йерве.

– Мы обрушили на тебя люстру, – объяснил Фриденсрайх. – Нам нет прощения.

– Но я жив! Разве может люстра лишить Вселенную смысла? – в отчаянии вскричал Йерве.

– Иногда одной люстры достаточно, чтобы разрушить целый мир, – сквозь зубы процедил хозяин Таузендвассера.

– Или создать новый! – ударил кулаком по прикроватной тумбочке владыка Асседо. – Довольно философии! Мне хватило по горло этого проклятого замка, в котором все висит на соплях, включая самого хозяина! Если бы ты, Фрид, ухаживал за своим замком так, как ухаживаешь за собой… Мы возвращаемся в Нойе-Асседо. Там разберемся. Вызовем лучших лекарей, врачевателей, астрологов, магистров, гадалок и ученых, и найдем Йерве лекарство.

Вскочил, подтянул перчатки, поправил перевязь, набросил плащ и выпрыгнул из окна, приземлившись прямиком в седло Ида.

– Собирайтесь немедленно! – раздался приказ уже со двора. – Ни минуты здесь больше никто не останется! Все по коням!

Открыл один глаз Йерве, и замер. Мозг снова затопили кляксы. Сердце снова бешено заколотилось.

– Юноша, – сказал Фриденсрайх, – вставай и ступай за голосом.

Закрутил свои колеса и запел. В самом деле запел, не метафорически. Никогда не слышал Йерве столь прекрасного тембра, а песня была знакомой. Ему пела ее в детстве кормилица Вислава. То была старинная визиготская песня про сад, в котором жили три голубки и ворон, который накаркал беду. А потом все погибли, потому что их расстрелял птицелов. Но до того, как Фриденсрайх допел до явления птицелова, Йерве, будто околдованный, поднялся с кровати и побрел следом за поющим пятном по бесконечному желудку северного замка, который и до искажения всех на свете вещей казался плодом чьего-то болезненного воображения.