Все, что произошло в отеле - стр. 25

Папа улыбнулся. Вот тогда я и поняла, что он умирает. Он был этим селезнем, который не хотел есть ни хлеб, ни морковку, ни яблоки, которые я ему бросала. Он хотел, чтобы его оставили в покое – в этой заводи, рядом с кувшинками.

«Пойдем?» – попросила я. Папа смотрел на селезня уже добрых полчаса. Я замерзла и хотела вернуться домой. «Да, конечно», – ответил он.

Мы дошли до лестницы. Обычно бежали вверх, споря, кто быстрее. Но тут папа остановился на первом пролете и показал вдаль.

«Смотри, как красиво», – сказал он. «Да, красиво», – ответила я, хотя вид был самым обычным. Папа тяжело дышал. «Хорошо, пойдем дальше».

Он прошел пролет и снова остановился. Рядом стоял пожилой мужчина с переносным транзистором на батарейках. Транзистор хрипел, кашлял, выплевывал старые мелодии. Папа завел о нем разговор. Пожилой мужчина тут же откликнулся. Они бы еще долго разговаривали, если бы мужчину не окликнула супруга, а я – отца. Они тяжело преодолели еще один лестничный пролет. «Пап, что с тобой?» – спросила я. «Просто в плохой физической форме», – отмахнулся он.

Мужчина, прощаясь, не просто подал ему руку, а немного приобнял, как отец обнимает сына.

Папа сгорел за два месяца. Сколько боли он вытерпел, я не знаю. Умер в больнице, не дома. На руках у медсестер или в одиночестве – не знаю тоже. Врачи говорили, что ничем помочь не могут, просили забрать. Но маме всегда было проще переложить ответственность на кого-то другого. Как случилось и со мной. Она не сидела на моей кровати, не держала за руку, не успокаивала, видя, как я безутешно оплакиваю отца. Она отвезла меня в психушку, а теперь стояла и махала. «Ну я же не врач, – объясняла она потом свое решение. – Там лучше знали, чем тебе помочь».

Мама искренне в это верила. Как и в то, что я, обколотая препаратами, смотрящая в пол, равнодушная ко всему окружающему, иду на поправку. Что мне куда лучше находиться в палате с привязанными к кроватям людьми, чем дома в своей постели. Что лучше есть разваренную перловку на завтрак и ее же на обед с той лишь разницей, что на обед кашу разбавляли мутным бульоном. Часто я оставалась без ужина из-за соседа по столу. Он считал, что нам в еду подсыпают яд, поэтому опрокидывал на пол содержимое и своей тарелки, и моей. Так он меня спасал, с его точки зрения. Новые порции нам не полагались. Пересесть за другой стол было запрещено.

Что можно простить близким людям? Говорят, что все. Но я не могу простить папе, что он ушел так рано и бросил меня. Не могу простить маме, что она заперла меня в психушке. Я очень старалась, ходила в церковь, молилась за маму, просила Господа научить меня прощению, но не могу – и все.