Все ангелы живут здесь (сборник) - стр. 33

Зимин помнил и школьный ужас: уроки, от которых впадал в ступор, и одноклассников, которым он был вместо забавы. Лиц их он не помнил – только тени, а вот чувства возвращались такие же, будто все было вчера.

И еще он помнил бабушкину лежанку на кухне, около плиты, застеленную стеганым цветастым одеялом. На нее он забирался по вечерам, утыкался головой в бабушкин теплый бок и слушал ее рассказы на странном польско-русском наречии про прошлую интересную жизнь в стране, которой уже не было.

Один рассказ был интересный, про ярмарку. Там была простая вещь – высокая лестница, которая шла высоко в небо. По ней надо было добраться до самого края и там коснуться рук ангела. Он висел над лестницей в воздухе в белой рубахе почти до пят и с большими белыми крыльями на спине.

– Если дотронешься, то за это полагалась награда – патефон, с набором пластинок Вертинского, – почему-то c неодобрением говорила бабушка. – А потом один цыган, вроде тебя, исхитрился.

– Я разве цыган?

– Он чернявый был и кудрявый – вылитый ты.

– И как он?

– Засунул на спину, под рубаху, длинную палку, концом ее зацепился за перекладину и все-таки смог дотронуться до ангела.

– И ему отдали патефон?

– Все начали кричать, а перекладина возьми и сломайся.

– И что?

– Что-что, упал вниз и разбился, а все почему? Не вертись ты так, весь бок прямо истолкал в синяки.

– Ну, бабушка!

– Потому что руки ангела и человека не должны касаться друг друга.

– Потому что почему?

– Потому что главное – это мечта, а не прикосновение. Оно еще будет, но только в другой жизни. – Тут она водружала на нос очки с толстенными стеклами, вытаскивала маленький молитвенник в потрепанном кожаном переплете, перелистывала склеившиеся страницы, смачивая палец во рту и шевеля губами, тихо бубнила что-то непонятное на латыни.

Бабушка до прихода Советов окончила гимназию, знала латынь и немного греческий и была ревностной католичкой.

Сразу после великого дождя на древний город упала великая жара. Она была такой жгучей, что голуби, словно настоящие летучие рыбы, бесстрашно ныряли в воду фонтанов на площади Конкорд, у подножия статуй чернокожих мифических персонажей с золотыми рыбинами в руках.

С вершины Монмартра, от белых стен Сакре-Кер, было видно оранжевого цвета марево, повисшее над морем пышущих зноем мансардных крыш, а рядом с Лувром, прямо на берегу буро-зеленой Сены, насыпанную полосу желтого песка – жалкое подобие нормандского пляжа. На нем тесными рядами лежали соскучившиеся по загару парижские бездельники. Трудовой же народ, особенно женщины, поснимали с себя все, что возможно, и улицы засверкали множеством белокожих ног, рук.