Все ангелы живут здесь (сборник) - стр. 16
Следующие десять лет жизни прошли под его знаком и стали временем сплошной удачи. Казалось бы, разве можно мечтать о большем – все узнали его имя, выставки его работ проходили в самых лучших залах, за его картинами гонялись музеи и коллекционеры со всего мира и покупали за огромные деньги, Ирина прекрасно справлялась с домом, который купила на берегу океана, и с организацией всего процесса – хороша была почти абсолютно. Правда, стремилась контролировать всякую секунду его дыхания, но Зимин относился к этому ее недостатку снисходительно. Хотя и считал, что тончайшую границу между творцом и человеком переходить не следует, даже очень близкому человеку. Но пока ему это не мешало работать – терпел. Плохо было другое – ко времени парижской выставки он вдруг ощутил, что выдохся. Стал совершенно пустым.
Зимин вдруг ясно осознал, что в прошлом больше не было ничего, что могло бы его увлечь. В окнах замелькали вокзальные строения, и, мягко притормаживая, поезд вкатился на конечную станцию курортного, как считали странные англичане, городка Тормут.
Была суббота, в городе было пустынно. Зимин прошагал его насквозь минут за пятнадцать, но в стеклянном офисном здании натолкнулся на запертые двери лаборатории. На охране его ждала записка с извинениями.
Он разминулся с де Гизом ровно на тот самый разгульный, пьяный лондонский день. Не дождавшись его, Патрик умчался читать лекции в далекий Дилижан – тихое местечко, затерявшееся среди поросших уютным лесом гор на западе Армении.
Там олигарх – их почему-то еще зовут меценатами, – набивший карманы на распродаже Советского Союза, выстроил модерновую бизнес-школу.
По мановению денег в центре городка возникли надменные, прекрасные здания, словно по воздуху перенесенные из другой жизни, с волшебного острова – даже крыши у них были облеплены вывезенным из далекого Кембриджа мхом. Меценат пока еще не понимал, что вопрос количества денег, конечно, важен, чтобы тебя запомнили, а вот чтобы помнили – это вопрос веры. Только она соединяет людей. И меняет мир.
В первый раз Зимин побывал там давно, еще при советской власти. Тогда любили возить художников на всякие встречи, объединяющие народ и интеллигенцию. Как ни странно – среди гор ему понравилось. И рядом оказалось достаточное число людей, с которыми незазорно было выпить. Хотя и говна – начальства, стукачей и надзирателей из органов – тоже хватало.
В один из дней, в самую оглушительную дневную жару, делегацию вывезли в монастырь чуть ли не четвертого века. По Руси тогда даже монголы не скакали. Церкви монастыря были выдолблены в скале, на самом краю обрыва, такой крутизны и глубины, что внизу живота холодело, когда разглядывал текущую там горную речку. Темнота внутри церквей казалась еще темнее от огней свечей, стоящих подле просвечивающих сквозь копоть времени ликов святых, с огромными, в пол-лица, глазами. Из каменных келий в стенах тянуло пронзительным холодом и терпением. В центральный зал сквозь отверстие в крыше входил солнечный луч. Скользя по cтенам, испещренным каменными письменами, он теплым, желтым пятном ложился на земляной пол. Когда, дождавшись своей очереди, Зимин ступил в него, то всей кожей ощутил присутствие не только света и тепла, но и какой-то еще энергии. И, будучи примитивным советским атеистом, прошептал тогда нечто вроде беспомощной молитвы.