Время золотое - стр. 24

Бекетов услышал за спиной рокот мотора. Яркий луч высветил грязь под ногами. Обернулся. Перед ним остановились забрызганный грязью «мерседес» и тяжеловесный джип сопровождения. Из «мерседеса» поднялся начальник президентской охраны Божок. Его бабье лицо вызвало у Бекетова отторжение.

– А я за вами, Андрей Алексеевич. Федор Федорович велел вас доставить.

– Это как же, Петр Степанович, силой, что ли? В наручниках?

– Зачем вы так, Андрей Алексеевич. Вас все любят, все уважают.

– Разве не вы, Петр Степанович, нашептывали президенту, что я плету заговор и мечтаю занять его место в Кремле?

– Да что вы, Андрей Алексеевич, я ваш друг, лучший друг. Мы вместе служим нашему президенту. А друг моего президента – мой друг. – Божок сладко улыбался, но розовые, свиные глазки на его круглом лице горели, как злые угольки.

– От вас не спрячешься, Петр Степанович. Вы бы Иону в чреве кита отыскали.

– Это точно, – засмеялся телохранитель.

Бекетов зашел в свою маленькую квартирку, захватил заветный горшок с орхидеей, и вскоре они мчались по темному шоссе, пружиня на ухабах, и в свете хрустальных фар мелькали первые снежинки.

Перед визитом к Чегоданову машина завезла Бекетова на его московскую квартиру, остановилась у тяжеловесного сталинского дома на Тверской. Божок подарил Бекетову полчаса. Бекетов отомкнул дверь, вдохнул теплый, с застоявшимися запахами воздух, в котором, казалось, висели застывшие звуки трехлетней давности. В спальне кровать была застелена пестрым пледом, на котором сохранились небрежные складки. В кабинете, на отцовском столе, лежал томик Лермонтова, который он, уезжая, забыл поставить на полку. Африканские маски, голубые афганские вазы, кампучийские бронзовые колокольчики – фетиши и трофеи отца – все было в налете пыли. Фотография матери и отца казалась тусклой, и он ладонью стер с нее пыль, поцеловал любимые лица. Он поставил на подоконник заветную орхидею и смотрел, как за стеклом мерцает сверкающее перекрестье. Сначала вскипал стремительный скользящий поток Тверской, и казалось, что бесчисленные блестящие рыбины несутся к нерестилищу, трутся сверкающими боками. Поток прерывался, и в открывшуюся пустоту, пересекая Тверскую, мчался другой поток, по Тверскому бульвару, полыхал сквозь деревья бессчетными огнями. Бекетов любовался этим пульсирующим раскаленным крестом, вспоминая, как отец в детстве ставил его ногами на подоконник и они вдвоем завороженно следили за этой огненной стихией.

Он открыл форточку, и в комнату ворвался рокот и гул города, холодный осенний воздух, запах бензина и палой листвы. Этот гул и свежий сквозняк разбудили тени остановившегося в комнатах времени, и они разбежались по углам и исчезли. Бекетов поставил томик Лермонтова на полку, где оставался для него небольшой зазор, и отправился на свидание с Чегодановым.