Время вороньих песен - стр. 56

– К чему все это, госпожа Арденн? – Он выпил уже полчашки, я едва притронулась.

– Вы же меня угощали.

– О чем станем беседовать?

– А вы умеете? – брякнула я.

Тут же захотелось хлопнуть себя по губам. Нервничаю и начинаю чепуху городить. Опустила глаза. Ведьмак смотрел прямо в лицо без своего обычного чуть презрительного выражения и это выбивало меня из колеи. Я в замешательстве провела пальцами по краю кружева, повертела пуговку, поправила скользнувший на шею локон.

– Вы могли бы рассказать о вашем путешествии.

– А вы о своем? – Он издевается?

– Наверняка вам ваши соглядатаи уже в подробностях доложили.

– Точно. Вы не пьете? – он кивнул на мою чашку.

– Пью, но сегодня только чай. Знала бы, что вы так легко согласитесь, подготовилась бы основательнее.

– Яду бы купили? – Точно издевается, а в глазах искры пляшут. – Милое платье…

Это что? Уже действует?

– Ну почему же сразу яду? – Я облокотилась на стол и почувствовала, как платье начинает с плеча сползать. Хотела бы так специально сделать – ни за что бы не вышло.

– Любопытно было бы взглянуть, – Пешта, чуть склонив голову, наблюдал за медленно оголяющимся плечом.

– Как я подготовлюсь?

– На процесс.

Думалось о неприличном… Сходу вспомнился сон, потом момент обезвреживания очага магического возмущения, и я прикусила губу. Рот так и норовил разъехаться в нервной улыбке. Стало темнее. Я бы даже сказала – интимнее. Сегодня весь вечер так, стоило мне пустить дело на самотек, как дом приглушал светсферы.

– Что у вас с освещением опять?

– Это не я. Это дом. Еще чаю?

Пешта медленно моргнул, я встала. И ведьмак поднялся тоже. Расстояние между нами было едва с ладонь. Его ноздри вздрогнули, и он улыбнулся. Плотоядно, куда там Мартайну. У меня во рту сделалось сухо, сердце пропустило удар, словно в полусне я взяла тяжелую руку Пешты и положила себе на грудь, где уже ныло в предвкушении, будто это мне странного чая налили. Его вторая рука обожгла шею, горячие пальцы прошлись по затылку вверх. Посыпались шпильки. Он собрал мои волосы горстью и чуть оттянул вниз. Я запрокинула голову, ощущая жаркое дыхание в миллиметре от покалывающих в ожидании поцелуя губ, и судорожно вздохнула, когда он нашел под тонкой тканью лифа самое чувствительное место и провел по нему подушечкой пальца.

Его губы были жесткими и горячими, такими же как руки, тисками сжимающие грудь, я едва сдерживала стоны. Потом он сделал шаг назад, опустился на диван, рывком избавил меня от белья и усадил к себе на колени. Руки, раскаленные, как два утюга, прошлись по бедрам, приподняли и опустили. Я вздрогнула. Он замер, словно давая время привыкнуть к себе, а потом толкнулся, удерживая меня и не давая двинуться. Я впилась пальцами в его плечи и, застонав, нашла его губы и присвоила, так же требовательно и настойчиво, как он сейчас присваивал меня.