Время вороньих песен - стр. 30
Норкинсы, а в особенности Трушка, прощались так долго, что утомили меня больше, чем своим пребыванием в доме. Мне было предложено приходить в гости, обращаться за помощью в любое время и оставлять грязное белье в корзине у двери на задний двор. А потом мне зычным шепотом посоветовали не водится с дамой из дома напротив, ибо “ведьма еще та, но сборы хорошие делает”.
Сборы – это хорошо. Мне бы как раз не помешал успокоительный, покрепче. Очень крепкий. Я бы его даже пожевала и кипятком запила. Или нет, даже запивать бы не стала, у меня и так внутри кипело все.
Ведан надзирающий офицер явился без приветствий и с грязью на ботинках. Закон подлости неизменен во всех мирах. Стоит вымыть пол, тут же притащится тот, кто его испачкает...
Когда Норкинсы ушли, я от скуки протерла перила и домыла лестницу, потом взяла несколько тряпок и отправилась наводить порядок на полках внизу. Судя по ассортименту, лавка была из разряда “1000 мелочей”. Магические мелочи лежали вперемешку с обычными. Отличить одни от других мне помогала маркировка – на обычных ее не было. Создавалось впечатление, что все это добро, до того, как оно аккуратно и систематизировано лежало по полкам, свалили в кучу, перекопошили, и рассовали обратно, как придется.
Трушка вымыла окна-витрины в эркерах и протерла стоявшие там вычурные страшноватые и привлекательные в своей нелепости статуэтки, но выбрасывать горшки с окончательно засохшими растениями не стала. Не стала и я. Оба деревца, оставшиеся при листьях, даже высохшие смотрелись очень фактурно. Я с видом хозяйки просто расставила предметы по-своему, коснувшись каждого, как кошка, почуявшая на вещах чужой запах и торопящаяся поскорее заменить его своим. После принялась за полки. Хоть я и не большой любитель подобной деятельности, смахивание, протирание и полировка привела меня в состояние медитативное и почти близкое к тому, что было у меня утром, пусть манжеты и перед платья были в пыли. Переодеться мне есть во что и в ванной тепло. Могу хоть ежечасно плескаться.
Талмуд с правилами я так и не открыла. Выходить я сегодня не собиралась, а руководство на первое время мне ночью очень доходчиво втолковали. И потом, у меня нашлось чтиво куда интереснее, чем миллион запретов, изложенных экзотическим канцелярским стилем. Это была приходно-расходная книга. Огромная и тяжелая. В тисненой кожаной обложке и фигурной застежкой на боку, больше похожая на гримуар, чем на учетную ведомость. Велась она, судя по датам, с самого основания лавки. Иногда на полях попадались приписки дневникового характера о мужской парнокопытной сути, общей несправедливости бытия и памятки о взятых в долг продуктах. Собственно, я в основном эти приписки и читала, похрустывая древними леденцами. Жестяная банка, чуть проржавевшая по краю, нашлась рядом с книгой. Погремев ею о стол, я разбила склеившийся монолит на десяток плоских кругляшков. На вкусовые качества конфет время не повлияло. Так я и развлекалась, иногда окидывая взором торговый зал, будто и правда ждала покупателей.