Время Волка - стр. 40
– Что ты жмёшься, чего я там не видел? – громко, чтобы было слышно, несмотря на шум воды, прокомментировал Борис. – Скорее стесняться должен я. И нечего так смотреть! Приспичило! А ты занял ванную, единоличник. Ты тут утонуть решил, что ли? Вылезай давай, долго париться тебе вредно.
Он спустил воду и, жизнерадостно посвистывая, стал мыть руки, поглядывая на потолок.
– Вылезай и пошли в мой кабинет. Я хочу тебя послушать, прежде чем Поля утащит нас обоих кормить, поить и жалеть от всей широты души. Не мотай башкой, плевал я на твои возражения. Я должен знать, в каком ты состоянии и что мне лечить: твоё многострадальное сердце или не менее многострадальное заикание.
– Е-его ты не вы-ылечишь, – пропел Волк, с каменным лицом вылезая из кабинки и нарочито спокойно вытираясь. – А ба-абы Та-аси на све-ете уже не-ет.
– Да брось ты, Лёня. Глупости это всё, суеверия. Самовнушение, если хочешь. У тебя рецидив на фоне стресса. Придёшь в себя и снова начнёшь заливаться соловьём, не только на сцене. Пошли в кабинет.
На дому доктор Карлинский никогда не принимал, кабинетом гордо именовалась комната, более похожая на библиотеку и никакого отношения к медицине не имевшая: дубовые шкафы с книгами вдоль стен, огромный письменный стол и удобное Борькино кресло с кожаной обивкой. Здесь Борька спасался, когда его начинало утомлять общество супруги, с книгой или ноутбуком. Кабинет, по негласному правилу, был единственной комнатой, куда Поля не заходила без стука, признавая право мужа на уединение.
Но стетоскоп в столе доктора Карлинского имелся. И теперь с его помощью Борька обстоятельно выслушивал тоны сердца, несколько лет назад им же и спасённого. Это он тогда первым забил тревогу, заметив, что господин Волк, отплясав с собственным балетом финальный номер первого отделения, до начала второго пытается отдышаться, а за концерт меняет с десяток рубашек, потому что под жаркими осветительными лампами потеет, как мышь. Он проводил обследования, на которые затащил друга практически силой, он в итоге настоял на шунтировании, он же его и провёл, что было вопиющим нарушением всех норм врачебной этики: своих друзей и родственников врачи, и уж тем более хирурги, никогда не лечат. Но никому другому Лёня бы не дался да и Боря никому бы его не доверил, хотя как заведующий кардиологическим отделением знал каждого работавшего под его началом хирурга, и было из кого выбирать. И он же, заведующий, царь и бог кардиологии, потом трое суток не отходил от своего пациента, плюнув на все остальные обязанности, других больных и необходимость хотя бы иногда спать. Но Лёньку вытащил и был безмерно счастлив, когда полгода спустя сидел в первом ряду на очередном сольном концерте Волка и наблюдал, как тот снова пляшет с балетом, падает на колени перед партнёршей, с которой только что спел романс о вечной любви, а потом, это Борис видел уже за кулисами, ту же самую партнёршу недвусмысленно прижимает в антракте. В общем, всё обошлось благополучно. Вот только Натали Борис с тех пор очень не любил.