Время сумерек. После Старого мира - стр. 13

На деле, полоса религиозных переживаний широка: от полноты внутреннего бытия – до желания приобщиться к этому бытию; до страха так и остаться ненужным и уединенным… Здесь связь религии и культуры. Культура – всегда укорененность, обладание почвой; религия – самый глубокий корень. Обделенность полнотой жизни, страх оказаться случайным, а не необходимым – может привести как к яростному атеизму, так и к вере в обряд, смотря что возобладает. Обрядоверы и атеисты выпекаются из одного теста. При любом исходе, чувство выпадения из общего замысла о мире, оставленности, и в то же время негасимое желание приобщиться и служить истине – заставляют человека всякое здание перестраивать в храм.

(Кстати замечу: религия, самостояние личности, на ее путях достигаемое – внутренние потребности человека, но это не делает их достоянием чистой психологии. Любовь, скажем – тоже глубинная человеческая потребность, но утоляемая в общении с живой, независимой личностью.)

Даже материализм не исключает религиозных переживаний своего рода (связанных не с внутренней полнотой, но с приобщением к некоей внешней истине). «И въ наукѣ, и въ революціи есть какой-то „суррогатъ религіи“, – читаем у Розанова. – Есть прозелитизмъ, есть фанатизмъ. Уже есть бездна мучениковъ и героевъ… Видно, что каждая изъ этихъ областей, или, точнѣе, каждый изъ этихъ методовъ (ибо и религія, и наука суть болѣе методы, чѣмъ области) можетъ совершенно насытить и удовлетворить человѣка, взять всю его жизнь, всю его душу. И въ равной мѣрѣ одушевить и двинуть».

Розанов прав. Причастность к правде или хотя бы множеству, обладающему правдой – острая и сильная человеческая потребность, особенно если это множество гонимое или считающее себя гонимым. Изгнанные за правду блаженны, даже если их никто не гонит. Такова психология русской интеллигенции – вплоть до нынешнего последнего ее остатка. Чем святее множество, к которому приобщилась личность, тем меньше ее потребность в рассуждении.

Абсолютные ценности нуждаются в абсолютном доверии. Здесь корень научного и политического догматизма (по внешности внерелигиозного, тем более, что самые ярые догматики в науке или политике, как правило – враги религии во всех ее видах). Яростная, кипящая ненависть направляется на «неправильно мыслящих», т. к. они угрожают основам личной самооценки. Так апостолы «толерантности» нападают на инакомыслящих – назло своей вере, но в согласии с сердцем.

Впрочем, дать личности основу, внутренний порядок – способны обе разновидности религиозного чувства. Где нет ни той, ни другой – там слабость, беспочвенность, неукорененность в бытии, отчаяние и чувство своей случайности. Однако плоды их разные. Полученное «по доверию» и теряется вместе с доверием. Тот внутренний порядок, который основан на незаемных, в самом человеке найденных ценностях – богаче, устойчивее, плодотворней.