Время Сигизмунда - стр. 36
За ним шёл, как бы наперекор, низкий, горбатый, с искревлённой к плечу головой, чересчур большой и совсем лысой, другой нищий с палкой. Поставленные один к другому, они казались один выше, а другой ещё чудовищно меньше, чем были в действительности.
Горбун также держал в руке бич, и хотя он опирался на палку, живо подскакивал за идущим большими шагами гигантом. Сгорбленная баба в гранатовой епанче, с горшочком у пояса, шла за ними, а дальше ещё несколько дедов.
Женщина беспокойно указывала пальцем на Агату и кричала своим:
– Это она! Это она!
– Стой! Стой! – зарычал гигант, махая бичом.
– Подожди, бродяга! – тонко повторил горбун.
И оба, подскочив к Агате, которая, поначалу бросившись наутёк, потом остановилась, подумав, сама подошла к преследователям. Мацек задержался и шёл за ней.
– Иди себе, иди! – отпихивая его, воскликнула Агата. – Иди!
– Но они…
– Не бойся за меня, возвращайся, иди…
Жак, которого отпихнули, остановился в стороне.
Тем временем два нищих схватили женщину и лысый горбун безжалостно хлестал её бичом.
– Кто ты? – спросил, всматриваясь в неё, сморщившийся огомный дед.
– Кто ты? – повторил горбатый.
– Кто ты? – воскликнули все, обступая её вокруг, так, чтобы не дать ей убежать.
– Вы всё-таки видите, кто я, – смело отвечала Агата, – если бы не была тем, чем есть, не клянчила бы на улицах.
– А кто тебе позволил клянчить на нашем месте?
– А у кого бедный должен брать разрешение клянчить?
– Посмотрите! Притворяется невинной, – проговорил лысый. – Чёрт её не взял, о языке во рту не забыла!
– Разве не знаете, приблуда этакая, что в столице и всё-таки в каждом честном городе, более того, и в деревне, руки вытягивать нельзя, пока не скажешь управлению. Разве вы на ярмарке, или что, где каждый проходимец – пан? Если бы вы притащились в деревню, и там на паперти не сесть, не познакомившись со своими и не поклонившись приходскому священнику, а вы тут думаете свободно из-под носа хлеб наш забирать, не кивнув никому головой.
– Поглядите на неё! – закричали все.
– В гостиницу, к братству, – добавили другие, живо двигаясь. – Осудить, обобрать и, отшлёпав, вон из города.
– Хорошо тому, кто всю жизнь попрошайничал, – смело ответила Агата, – потому что знает, какие у вас там законы, а для меня это вещь новая.
– О! Ты готова поклясться, что ходила по сию пору в золоте? – сказал лысый.
– В золоте, не в золоте, но, наверное, не в лохмотьях.
– На тебе! А теперь, верно, какое-то несчастье, – добросил он, смеясь и поднимая плётку. – Муженёк её помер, которого никогда не имела, или имущество потеряла, невидимое. Ха! Ха!