Время перемен - стр. 33
Ну, если я тебе скажу, что раньше у меня был совсем не такой голос, ты поверишь?
Но тогда мне казалось, что это ужасно несправедливо. И виноваты, конечно, были все вокруг. А в первую очередь Эйб. Ох, какой скандал я ему устроила! Я сказала, что все это он нарочно. Это мороженое и ветер на реке. Что он и не собирался давать мне роль! А Стефани подтвердила, что так и есть.
Нет, конечно, на самом деле было не так. Он, может, и сволочь, но все-таки не такая. И потом, он же тратил деньги… ну хотя бы на билет! Он бы ни за что не стал этого делать, если бы собирался…
Но мне было нужно, чтобы он сам это подтвердил. А он ничего не сказал. Совсем ничего, представляешь? Я орала, а он молчал. Это Эйб-то, которому только дай повод поскандалить! Я только у вас в России встречала людей, которые умеют ругаться не хуже Эйба Ренски, – только у вас, и больше нигде!
Может, как раз поэтому я и не уезжаю из России?
Хотя… куда бы я теперь поехала из России, интересно?
В общем, когда подошли к концу наши гастроли, мы были уже почти врагами. Почти. Я все-таки оставила мостик… тоненькую ниточку, по которой могла бы вернуться, если бы увидела там, на его стороне, хоть чуть-чуть приоткрытую дверь.
Но там не было ни щелочки. Или мне казалось, что не было? Может, я плохо смотрела? Я не знаю… До сих пор не знаю, представляешь?
А тут появился этот русский.
То есть на самом деле он был тоже еврей, только из России. Прилип ко мне, как… ну, ты же знаешь эту вашу пословицу…
А у нас на Бродвее был девиз: «Show must go on!» – по-русски это будет: «Представление должно продолжаться!» В смысле продолжаться любой ценой. Ты понимаешь?
Ну дальше, пожалуй, и рассказывать нечего.
Что? Был ли у меня в России успех? Ну конечно. Очень большой успех… в очень-очень маленьких городах… примерно как наш Уиллокс. Жалко, там я так и не спела на сцене. Зато теперь пою в вашей древней столице. Она такая забавная. Эти тяжелые сонные своды… Мне ужасно нравится, когда в них вибрирует эхо. И когда ваша публика загорается, и кричит, и кидает на сцену разные вещи. Нет, на нашу она все-таки не похожа. Но немножко похожа на Эйба Ренски.
Разве это не успех?
Глэдис рассказывала, Люша молчала. Американка была проницательна, но не знала, как подойти, спросить. Эта девочка… она узнавала в ней древнюю цыганскую отчужденность. Судьбу особого народа. Это было и в ее старинной подружке, Ляле Розановой, которая вдруг, оставаясь рядом, уходила куда-то далеко-далеко, по вечной цыганской дороге, в страну озаренных кострами ночей и длинных и страстных песен… Но в дочери было и еще что-то…