«Время, назад!» и другие невероятные рассказы - стр. 127
Там его приветствовал Питерс. Стариковское лицо оставалось невозмутимым, но Мур знал, что Питерс с одинаковым стоицизмом лицезрел бы хоть человека, хоть козла, хоть кашалота. Поэтому существовал только один способ во всем убедиться.
– Здравствуйте, Питерс, – осторожно сказал Мур. – Моя супруга… Она уже дома?
– О да, – ответил Питерс. – Делает себе коктейль. А мисс Коррин уезжает. Возвращается в Нью-Йорк. Жаль, что она так недолго у нас погостила.
У Мура словно гора с плеч свалилась. Он схватил Питерса за руку:
– Скажите, я нормально выгляжу? То есть как обычно?
Питерс подтвердил, что Мур похож на самого себя, после чего удалился из кухни. Со вздохом глубочайшего облегчения Мур извлек из кармана виал с эликсиром и вытащил пробку.
– Бертрам! – позвала Сьюзан из глубин дома. – Это ты?
На мгновение Мур растерялся, после чего проглотил эликсир, бросил пустую склянку в мусорное ведро под раковиной и повернулся к двери.
Та распахнулась. Вошла Сьюзан. Замерла на пороге и выронила бокал, который разлетелся вдребезги.
– Не пугайся, это всего лишь я, – улыбнулся Мур.
Но Сьюзан, не слушая его, развернулась и выбежала из кухни. Ее вопли эхом прокатились по коридору и отозвались у Мура в ушах:
– Питерс! Коррин! Спасите! Вызывайте полицию! У нас там лошадь!
Допуск на ошибку
У Фергюсона уже возникало это чувство, но таким сильным оно не бывало никогда. Прежде он не раз ощущал, как в сознании сквозит легкая тревога, но та исчезала быстрее, чем ее удавалось распознать. Однако раньше он не разговаривал с Бенджамином Лоусоном.
Теперь же тревога задержалась, собралась с силами, пробила броню сознания и достучалась до самой сути Фергюсона. Пора освободить ее и дать ей имя.
Имя? У подобных тревог не бывает имен.
Был когда-то в ходу афоризм: социальный кризис порождает человека, способного преодолеть этот кризис. Или не было такого афоризма? Пару секунд Фергюсон нащупывал гипотетический колышек, желая повесить на него смутные подозрения, но попытка не увенчалась успехом. Отринув замешательство, он с подозрением посмотрел в глаза Бенджамину Лоусону, и тревога послушно унялась. Ее заметили. Теперь можно подождать.
Из недолгой экскурсии в подсознание Фергюсон не вынес почти ничего полезного – разве что рассмотрел в Лоусоне нечто неблагонадежное и укрепил веру в свою интуицию. Разум не имел здесь права голоса. Фергюсон попросту знал – по-настоящему знал, – но понятия не имел, что именно он знает.
Он сообразил, что уже много лет ждал этой встречи… с кем?
С Бенджамином Лоусоном.
Он помнил, как все началось.