Время колоть лед - стр. 55
ГОРДЕЕВА: Это он принес тебе в больницу с умирающими тараканами Брука?
ХАМАТОВА: Он. И вот он сам, и все эти круги медицинского ада, через которые мы с мамой прошли, немедленно всплыли у меня перед глазами, когда заболел сын моих казанских друзей. Тогда я жила уже наполовину в России, наполовину в Германии и видела, как серьезно отличается их медицина от нашей. Я понимала, что приговор у нас – это совсем необязательно приговор в Германии, я придумала, как и у кого буду просить деньги на лечение нашего мальчика. Мне только нужен был совет, куда бежать, в какую клинику проситься. В безысходности я прибежала к самому мудрому и очень важному в моей жизни человеку, Галине Борисовне Волчек. Галина Борисовна откуда-то выудила “спасительный” телефон, по которому я немедленно стала звонить. На другом конце провода зазвучал звонкий и деловой женский голос. Галина Анатольевна.
Галина Анатольевна Новичкова, в то время – замдиректора НИИ детской гематологии – была уже большим ученым, но оставалась практикующим врачом и буквально не вылезала из отделения. Но я ничего этого еще, разумеется, не знаю. Единственное, что сбивает меня с намеченного пути, – это убедительность голоса моей собеседницы. Она буквально приказывает привезти нашего мальчика в Москву, в отделение общей гематологии Российской детской клинической больницы – обследовать, уточнить диагноз. Я пытаюсь вставить какие-то слова про то, что смогу отыскать денег на заграничное лечение, а она повторяет: “Разговаривать предметно о плане лечения можно только после обследования, которое необходимо провести в нашей больнице. Наши врачи вполне компетентны и в плане диагностики, и в плане лечения”. Я ее сто раз переспросила: “Вы уверены? Вы уверены, вы уверены, вы уверены?” Она сказала “Да. Я уверена”.
Но я не была уверена всё равно. И всё же назначила встречу с заведующим отделением, в котором, предположительно, будут обследовать и лечить сына моих друзей, и поехала в эту больницу. Там меня встретил человек, который показался мне то ли медбратом, то ли студентом. В лучшем случае аспирантом. С абсолютно иконописным лицом. Представляется: Михаил Александрович Масчан. Теперь я бы к этому добавила: один из лучших врачей на Земле, уже тогда – кандидат наук, который совсем скоро станет доктором наук, профессором. Но я же ничего этого не понимаю! Вот он приводит меня в ординаторскую. Усаживает перед собой и очень долго, так долго, как никогда ни один врач прежде со мной не разговаривал, расспрашивает. Я ёрзаю, нервничаю. Я же жду заведующего отделением, а не какого-то там медбрата-аспиранта. Но про себя отмечаю, что говорит он так, как может говорить только человек, бесконечно влюбленный в свою профессию, в свое дело. И попутно вежливо, спокойно, подробно рассказывает обо всех этапах предстоящего лечения. “Наверное, он будет хорошим врачом, – думаю я. А еще я думаю: – Это всё замечательно, конечно, но мы теряем время”. И я ему говорю: “Спасибо, вы мне очень помогли, Михаил Александрович. Но я все-таки хотела бы встретиться с заведующим отделением”, на что он отвечает: “Это я и есть”. И я не успеваю ни опомниться, ни извиниться, как вдруг в ординаторскую кто-то вбегает со словами: “Галечка идет!” И начинается такое движение, что мне представляется, будто сейчас придет какая-то дама, которую все побаиваются.