Время говорить - стр. 27
– Ты в порядке? Тебе снился кошмар?
– Да. Нет. Я спала?
– Минут двадцать. Я боялся тебя будить, но ты стала кричать…
Я сажусь. Жара спала. Уже почти темно. Зажглись фонари. Они освещают золотистые глаза моего пса, который в темноте, положив голову на передние лапы, похож на благородного сфинкса.
– Не смотри на меня! Я некрасивая, когда плачу.
– Ты красивая. Особенно глаза. И волосы.
– Такое говорят только некрасивым женщинам – про глаза и волосы.
– Что за бред?
– Это не я придумала, это одна женщина так говорит, в книге, которую мне папа давал почитать, не совсем книге, это пьеса, такого Чехова – знаешь?
– Нет.
– Такой русский писатель. У него все долго страдают и, похоже, наслаждаются этим.
– Мишель… я не хочу про Чехова, я пытаюсь…
– Не надо.
– Но почему?
И уже про себя тихо умоляю: не надо, Бэнци, не надо, пожалуйста, не надо, только не сейчас, особенно не сейчас, но он меня не слышит и, даже если бы я говорила это вслух, все равно не слышал бы…
– Давай дружить, Мишель.
– Мы и так дружим.
– Ты знаешь, о чем я. Давай дружить как мальчик и девочка.
– Зачем?
– Я тебе больше не нравлюсь?
– Нравишься. Просто зачем? Ведь сейчас все хорошо.
– Что значит «зачем»? Скажи тогда прямо, что я тебе не нравлюсь!
– Нравишься. Но…
Бэнци не понимает, он обижается. А как мне объяснить ему весь сегодняшний день и то, что я стала другой, совсем другой?
– Мне никто из девочек не нравился, никогда, потому что все фальшивые, а ты не врешь, поэтому ты мне нравишься, очень, хотя ты странная…
Все именно как я хотела, он даже теми же словами говорит, почти. И при этом все не то, не то!
– …Я говорил с Рони… Она сказала: ты согласишься и что ты давно меня любишь.
– А ты не знал?
– Я и сейчас не знаю. Я не понимаю тебя.
– Ты же сам говоришь: я странная.
– Ты любишь меня или нет?
– Это неважно.
– Я имею право знать.
– Я… да. Ответ – да. Но…
Тут Бэнци должен был меня поцеловать, таким длинным поцелуем, как в кино. Но он, кажется, не знает, как это делается, он просто смотрит на меня своими большими черными глазами, и его губы бледнеют, и это сразу видно, оттого что у него такая темная кожа. А я сбивчиво, путано говорю и чувствую, что мое лицо горит (слава богу, уже совсем темно и не видно):
– Понимаешь, Бэнци, в моей жизни что-то случилось, я не могу рассказать что, это тайна, и она не моя, но я ее узнала, и я просто… Я теперь думаю по-другому. Я… не хочу больше никакой любви в своей жизни, не верю в любовь: она какая-то дурацкая, и от нее глупеют и становятся не собой, а я всегда хочу быть собой, для меня это важно, Бэнци, ведь полностью доверять другому человеку невозможно, люди разные, и в любой момент любовь у кого-то закончится, а у тебя останется или наоборот, но, короче, кто-то будет несчастным, и зачем, зачем? Особенно когда есть дружба, и это гораздо круче, Бэнци, это гораздо лучше, чем любая любовь, поверь мне, ты просто это не понимаешь, но поймешь, поэтому я… я не отказываюсь, я хочу с тобой дружить, но не как «девочка с мальчиком», а просто как Мишель с Бэнци, я хочу именно дружить, потому что это безопасно и надежно и это, вероятно, навсегда.