Время говорить - стр. 23
– Откуда ты знаешь про нас? В семье моей мамы были раввины – семь поколений! И у папы тоже какие-то там раввины были, просто не столько, как у мамы. А его дедушка полюбил революцию и верил в коммунистическую партию, а его папа, кажется, сам не знал, во что верил, ну а мой папа – он… он атеист.
– Значит, становится все хуже и хуже с каждым поколением? – смеется Бэнци. – Тогда ты должна стать сатанисткой или типа того…
– Перестань! И кто сказал, что не верить – это плохо? Или хуже?
– Надо во что-то верить.
– А ты сам… веришь в Бога?
– Конечно. Я просто особо не анализирую. Но я думаю, что атеистов не бывает. Все верят в Бога, просто по-разному, и по-разному это называют.
– Интересная мысль.
– А ты Хани наврала? Ты ведь не веришь?
– Не знаю. Я еще не решила. Иногда кажется, что верю. А иногда… просто злюсь, потому что… Так много запретов, мне это не нравится. И еще религиозные иногда так ужасно одеваются – неужели Бог так хочет? Ведь если Бог – высшая форма истины, значит, все должно быть красивое…
– Но запреты – они тоже могут быть красивыми. Иначе все дозволено, и это уже безобразно. Как то, что Хани сказала про собак. Если только сердце тебя ведет, то рано или поздно это плохо закончится. Вот и есть запреты – ограничить сердце. Понимаешь?
– Кажется, да. Я ведь люблю Судный день, это мой любимый день в году.
– Да ладно?!
– Ага. Самый красивый день. Хотя больше всего запретов.
– Ты странная.
– Ты же сам говорил…
– Но ты ведь эти запреты не выполняешь. Вот мы с тобой поехали на роликах…
– Мы дети, нам можно.
– А через год не поедешь? Будешь поститься?
– Не знаю, не знаю! Что ты пристал ко мне, Бэнци? Я не знаю! Я сама не понимаю. И что, Богу правда так приспичило, чтобы я постилась и не пользовалась транспортом или не смотрела телик в шаббат и не ела колбасу с маслом[23]? Думаешь, ему это так все важно?
– Я тебе раввин, что ли? И кто к кому пристает?
– Нет, скажи: разве недостаточно того, что я думаю, что Йом-Кипур – это очень красиво, того, что я любуюсь этим днем?
– Но ты любуешься снаружи; получается, ты не часть этого.
– Часть! Когда я иду в синагогу слушать Коль нидрей, я часть. Но красивое, по-моему, только со стороны и можно увидеть. Я вообще часто со стороны. Как бы здесь, но одновременно со стороны.
– Это как?
– Ну не важно. Сложно объяснить.
– Ты реально странная.
– Какая есть.
– Это комплимент.
И в глазах у Бэнци – то, о чем я мечтала, о чем даже боялась мечтать, но вместо сумасшедшей радости я испытываю страх, мелкий и беспомощный страх, и делаю вид, что ничего не заметила.
– А еще я Тору люблю.