Время героев - стр. 28

Варвара Стретенская была из «неблагонадежных элементов» – отец у нее был священник, успел посидеть в начале тридцатых, распределен в СЛОН, печально известный Соловецкий лагерь, но едва не умер от ураганного воспаления легких. В тридцать пятом был амнистирован и сослан на поселение в Уренгой, вместе с семьей. Оттуда Варвара и ушла добровольцем – девушка еще до войны училась на фельдшерских курсах и надеялась стать врачом. Она им и стала – уже после войны, причем выбрала для себя сложную отрасль нейрохирургии.

На то были и личные причины. Максим Захарович Метлицкий, комиссованный по тяжелому ранению в августе сорок третьего, до конца жизни не полностью оправился от полученных им ран. Временами он впадал в состояние ретроградной амнезии, и тогда место профорга крупного завода Минсредмаша Максима Захаровича занимал лейтенант Максим Метлицкий, вновь и вновь идущий в атаку на нацистов у фонтана Бармалей на Привокзальной площади в Сталинграде…

И кандидат медицинских наук, доктор-невролог Варвара Метлицкая ничего не могла сделать, кроме того, чтобы быть рядом со своей успокаивающей заботой и лаской. Впрочем, через какое-то время появился еще один человек, в присутствии которого Максим Леонидович успокаивался и потихоньку приходил в себя, – его внук Александр, сын старшей дочери Максима и Варвары, Людмилы Метлицкой, которая вышла замуж за Леонида Александровича Северова, познакомившись с ним в студенческом стройотряде. Маленький Саша как-то умел одним своим присутствием возвращать деда из пылающего, полуразрушенного города в реальность семидесятых годов ХХ века. В награду за это он получал рассказы деда, и не просто рассказы – о Сталинградской битве ему рассказывал тот, кто только что, по его ощущениям, вернулся из этого ада.

Эти рассказы, конечно, повлияли на решение Александра стать военным. А потом на другое решение: быть учителем истории. Есть рассказы, которым нельзя позволить умолкнуть, которые должны передаваться из поколения в поколение. И рассказ лейтенанта Метлицкого о Сталинградской битве, в которой он чудом выжил и в которую, по воле тяжелого ранения, то и дело возвращался сорок лет, до 10 мая 1986 года, когда его не стало, не умолк с его уходом. И не должен был замолчать никогда.

Бахмут двадцать третьего, проносящийся за триплексовыми стеклами «Тигра», напоминал Александру Леонидовичу Сталинград восьмидесятилетней давности – такие же дома-скелеты, такие же разрушенные промзоны, такая же закопченная до мазутной черноты земля, местами подернутая лоскутами грязного от копоти снега. И здесь, как и там, под руинами теплилась жизнь. Тысячи, десятки тысяч жителей города, загнанные в подвалы вроде бы