Время 37-го. Повесть - стр. 11
Задетый за живое прокурор, только что глотнувший перед этим из рюмки, поперхнулся коньяком:
– С точки зрения соблюдения законности чрезвычайная ситуация правил дорожного движения не отменяет! – прокашлявшись, назидательно изрёк он. – Точно так же, как и требований к техническому состоянию автотранспорта. Это федеральные нормативы, и не нам в регионах их отменять!
– Молодо-зелено, – с сожалением покачал головой Лисовский. – Не знаете вы, что такое голод! По вашим правилам дорожного движения ни одна машина в блокадный Ленинград не прошла бы. По тонному льду, да под бомбёжкой… не дай бог, жрать нечего станет – мигом все свои правила да инструкции позабудете!
– То война! Не путайте! – с обидой вскинулся прокурор.
– А падёж, гибель скота – это, по-вашему, мирная норма? – ощетинился Кандыбин.
– За допущенный падёж скота на государственном унитарном предприятии вы по закону ответите! – окончательно разозлился прокурор. – Как за нанесение ущерба бюджету в крупных размерах!
– Эх, Сталина на нас нет! Мигом бы порядок навёл, научил, как Родину любить – и прокуроров, и аграриев… – ностальгически вздохнул главврач Струнцов.
– Друзья, друзья! – дипломатично пресёк грозящую перерасти в скандал перепалку глава района. – Не место здесь решать производственные вопросы. Анекдот кто-нибудь расскажите, что ли…
– Я, я расскажу! – поднял руку с вилкой Кандыбин. – К слову припомнился!
Все ожидающе обернулись к нему.
– Короче, сидят члены сталинского политбюро на даче, вот так же, как мы, выпивают. Тосты во здравие вождя произносят. Вдруг Иосиф Виссарионович говорит: «А давайте вы мне по-японски свою верность докажете!». «Это как?», – интересуются те. «А вот как, – отвечает Сталин. – У нас фамилия Берии на букву „б“ начинаются? Вот пусть он себе в знак верности товарищу Сталину большой палец на руке отрежет. Микоян – на „эм“. Он мизинчик отрежет». А потом обернулся к Хрущёву, и спрашивает: «А что это Никита Сергеевич у нас так побледнел?».
– Хи-хи! – не слишком дружно послышалось за столом.
– Н-не поняла, – с хмельной сосредоточенностью встряхнула головой Иннеса Фёдоровна. – А Михалков здесь причём?
– Какой Михалков? – в свою очередь удивлённо поднял брови «домиком» Кандыбин.
– Ну, Никита Сергеевич Михалков, кинорежиссёр! – не отставала судья.
– Да не было там никакого Михалкова! – возмутился Кандыбин. – Он и не родился ещё тогда! Хрущёв, Никита Сергеевич. Фамилия – на «хэ». Микоян – на «мэ», должен себе мизинчик отрезать. А Хрущёв – на «хэ». Что ему отрезать придётся? Понимаете?
– А-а… Ах-ха-ха, – дошло, наконец, и до Иннесы Фёдоровны.