Времена и нравы (сборник) - стр. 79
Чэнь Цзэво произнес:
– Все эти годы я жил, испытывая боль, под грузом этой тайны. Сейчас, когда я все рассказал, мне даже стало легче. То, что должно случиться, произойдет рано или поздно. Пусть буря будет еще яростней.
Он сказал, что теперь его будущее, их судьбы, судьба их брака и еще его дяди полностью в руках Ду Мэй.
Ду Мэй холодно ответила:
– И еще судьба Чэнь Цзэво.
Она покинула «Домик любви», так и не ответив на вопрос мужа, что же им теперь делать, потому что и сама не знала ответа на этот вопрос. Она шла по улице, вспоминая лишь одну фразу, сказанную Чэнь Цзэво в момент, когда она уже собиралась уходить: «А еще судьба сына». Ей так хотелось бы найти человека, чтобы излить душу, поделиться тем, что давило на сердце, и облегчить страдание. Но такого человека не было. Чэнь Цзэво беспокоился за нее, поэтому быстро расплатился и пошел следом. Ду Мэй взяла такси, оставив его позади. Водитель спросил, куда ее везти, но она словно оцепенела, а потом ответила:
– Езжайте пока просто прямо.
На ближайшем перекрестке со светофором таксист снова спросил, куда ехать. Она ответила:
– Не спрашивайте, просто поезжайте вперед.
Слезы постыдным образом текли по лицу, за столько лет, с самого момента расставания с тем человеком, она ни разу не плакала. Таксист вез ее сквозь море машин. Он понимал, что в жизни этой женщины произошло что-то печальное. У него было много таких клиентов. Примерно через полчаса он снова спросил, куда ехать. Она подумала о том месте, куда она может пойти, – ее родной дом, и назвала таксисту адрес. То было место, где она выросла, но теперь почти не бывала там. За эти годы из-за семьи, ребенка, работы она ездила туда лишь по праздничным и выходным дням и на дни рождения родителей. Лица ее папы и мамы засветились радостью при виде дочери, приехавшей столь внезапно. Однако очень скоро они поняли, что тут что-то не то. Ду Мэй плакала. Мама спросила, в чем дело, не поссорилась ли она с Чэнь Цзэво. Ду Мэй ответила, что нет, и пошла в свою комнату, в которой жила раньше и которую после свадьбы родители сохраняли для нее в прежнем виде. Она заперла дверь на ключ, упала на кровать, но слез уже не было.
Зазвонил телефон, но она, не глядя, отключила его. Утром, посмотрев на свое изможденное отражение в зеркале, она немного успокоилась, потом тщательно накрасилась. Ей надо было быть сильной, ни в коем случае нельзя было дать своим подчиненным, девушкам и юношам, увидеть, что она плакала. В редакции она с преувеличенным воодушевлением поздоровалась с сотрудниками и начала собрание, посвященное выбору тем для статей. Она и не догадывалась, что ее показной душевный подъем, наоборот, открыл ее тайну всем. Одна юная журналистка, которая нравилась Ду Мэй и которую звали Бин Эр, тихо спросила: