Времена и нравы (сборник) - стр. 13

Неужели тогда Го Юнь так тихо, но горько плакал?!

Отношения между Го Юнем и Ян Пин были самыми заурядными. Сначала Го Юнь был непарной пташкой, одинокой, подавленной, да еще и напуганной. Ян Пин относилась к нему теплее остальных земляков. По вечерам с готовностью болтала с ним, а иногда они выходили прогуляться. Го Юнь разбирался в компьютерах и водил девушку в компьютерный клуб, учил ее выходить в Интернет, печатать иероглифы в системе «Уби»[6]. Потом на заводе, чтобы как-то скрасить будни сотрудников, тоже открыли свой мини-компьютерный клуб, где можно было выходить в Интернет, и они переместились туда.

На площади в Наньшане каждый вечер собирался народ: люди танцевали прямо под открытым небом, участвовали в караоке-боях, здесь же расставляли лотки с различными книгами и прессой, за вход нужно было заплатить три юаня. А на краю площади поставили телевизор и музыкальный центр, там за три юаня можно было спеть песню. Го Юнь пару раз водил туда Ян Пин, а еще они ходили в европейский ресторан пить кофе и вместе учились кататься на коньках.

Только когда Го Юнь перешел на другой завод, Ян Пин обнаружила, что не может без него. Го Юнь каждый день к ней наведывался. Тогда их отношения окончательно оформились. Го Юнь полушутя-полусерьезно спросил, выйдет ли она за него. Ян Пин без особых раздумий кивнула и промычала «угу». В тот вечер они пошли в парк, там на траве Го Юнь сгреб девушку в охапку, его руки шарили по ее спине, а дыхание стало тяжелым. Он уловил странный аромат. Тело словно было под напряжением, все кровеносные сосуды налились кровью. Его рука, дрожа, скользнула ей в вырез. Ян Пин закрыла глаза, пара заек отдались на милость охотнику, рука которого, словно факел, воспламенила ее, и все тело девушки охватил пожар, она ощутила удушливый жар, ей хотелось стонать. И в этом бушующем огне Ян Пин принесла себя в дар.

Два одиноких беспомощных человека только и могли, что греться друг о друга. Го Юнь, обнимая ее, почувствовал: то место, где он сидел, теперь принадлежало ему, в этом городе оно стало его «уголком». Ощущение неприкаянности перестало быть таким сильным. Он глубоко вдохнул благоухание травы и листвы и впервые почувствовал вкус близости. Это было счастливое переживание.

За полгода в Шэньчжэне у него ни разу не было ощущения, что какая-то вещь ему принадлежит. Даже маленький гвоздь на обочине и тот не имел к нему отношения, на всем было выгравировано незнакомое название «Шэньчжэнь». А Го Юнь словно бы постоянно сопротивлялся – сопротивлялся всему, что его окружало, вплоть до того, что сам себя изолировал. Он видел, как другие люди едят в залитых светом ресторанах, как они мчатся на такси, как они, одетые по моде, поспешно проходят мимо, и аромат духов разносится по ветру; он чувствовал, что живет в другом, далеком от их жизни мире. Он пошел в магазин; любой флакон туалетной воды стоит, как его месячная зарплата, если один раз поесть в ресторане и заказать при этом четыре-пять блюд, то ему потом придется вообще не есть и не пить двадцать дней, чтобы отбить эти деньги. Когда на улице от голода начинал бурчать живот, Го Юнь все равно не шел в бистро; когда горло пересыхало от жажды, он не покупал себе бутылку минералки – жалко было денег. Пускай в кармане и лежали деньги, но Го Юнь постоянно ощущал себя нищим. Таким нищим, что даже страшно. Он мертвой хваткой сжимал деньги в кармане, словно утопающий соломинку. Он всего лишь праздно шатающаяся в этом огромном городе тень, никто не смотрит ему в глаза, он лишний, этот мир давно уже его отверг. Только сжимая деньги, Го Юнь чувствовал, что у него есть силы идти, только так понимал, где он. Каждая сэкономленная сумма – плюс к его безопасности и утешению. Он тратил деньги только с Ян Пин, не мог позволить, чтобы девушка смотрела на него свысока. Но каждый раз, когда он тратил деньги, то напрягался так, словно из него выходил холодный воздух, словно из него выкачивали кровь.