Вразумление красным и комфорт проживания - стр. 15
Пошел поступать в техникум, приняли. Записался в секцию бокса в Дом пионеров, в сомнениях, но приняли. Отец стал пить еще больше, с мамой ругается, слышал даже, что его и на парткоме разбирали. Для него мера чрезвычайная, но, думаю, его это вряд ли урезонит. За гальянами уже не ходим, на вокзал тоже. Пытаюсь больше времени бывать не дома, а гулять в городе с пацанами из техникума. Читать стал меньше. То, чему меня учили в техникуме, было совсем не мое: валы и шестеренки крутились и проплывали вокруг меня призраками, совсем за память и голову не цепляясь. Не мое это, зато дорожка к профессии, к работе, к авансу перед получкой. Я хорошо знал и помнил значение и содержание этих слов.
***
Утром мама попросила после школы зайти к бабушке, самочувствие ее не очень хорошее, надо проведать. А я знал, что это бабушка меня зовет, и знал, зачем. За день до этого мама у нее была и все папиросные заготовки изъяла и выкинула, а соседям запретила покупать и приносить. Бабушка тогда уже была сильно хворая и мне одному доверяла в такой сложной ситуации. Я носил ей «Север» или «Звезду» с мотоциклом.
Курила она очень много и давно, с зимы 1941 года, когда на моего дедушку, Виктора, пришла похоронка. Он принял мученическую смерть в ноябре 1941 года, в атаке под Смоленском. В атаке по минному полю ему раздробило обе ноги. Санитары вытащили его, а вечером, в госпитале, ноги ампутировали. Утром фашисты заняли ту станцию, и деда добили безногого. Нам, потомкам, даже холмика не осталось на поверхности земли.
Пришел к бабушке сразу с гостинцем, соседи, похоже, все же вошли в ее положение. Я положил на стол две пачки «Солнечного севера», бабушка улыбается, а глаза слезятся. Я подошел к шкафчику, сдвинул открытку «С Первым Мая!». Все было на месте. Бабушка смотрит на меня внимательно, садится на стул и вдруг говорит:
–Ты уже, внучок, большой вырос. Хочу тебе одну притчу рассказать…
Она знала такие слова. Я не знал, кто мои предки, откуда и как оказались на этой земле. Редко, когда она брала семиструнную гитару и пела романсы, я понимал, что мне многого не рассказали, чтобы сохранить жизнь и здоровье. Уж очень она в такие моменты не была похожа на маму дочки-кочегара. Как-то, по-старчески забывшись, обронила женские имя и фамилию и вспомнила о днях общения с этой персоной. Много лет спустя я понял, что она говорила тогда о гении в хрупком женском теле, путь земной закончившей в 1941 году в Елабуге. Бабушка начала рассказ негромкой, но очень грамотной речью:
– Ровное-ровное золотое поле, пшеницы в колосе тяжелом, чуть волнуется ветром жарким. В поле узкая дорога к дальней деревушке. По дороге идет старая, сгорбленная бабушка с узелком на локотке. Идет медленно, похоже, она давно уже в пути. Подходит шаркающим шагом к околице деревни. Тут мужик, клевер косит. «Скажи, сынок, – обращается к нему старушка,– эта дорога ведет к Храму?». «Нет, матушка, – бодро мужик отвечает. –Эта дорога не ведет к Храму. А вот та, – тычет он пальцем левее, – ведет к Храму». Пауза. Старушка подошла к нему на шаг ближе и спросила: «А зачем же тогда эта дорога нужна?».