Врата небесные - стр. 43

Ни одна сторона не шла на риск обобрать другую: это положило бы конец дальнейшему обмену, караванщики больше никогда не вернулись бы к ворам, туземцы никогда больше не стали бы иметь дела с мошенниками. Разумеется, рудокопы не знали, почему караванщики так восторгаются камнями, которых у них полно, но это было не важно: ведь они нуждались в предлагаемых товарах. Сделку регулировала обоюдная выгода, основанная на страхе и заинтересованности. Безмолвная продажа обеспечивала настоящую торговлю, которая велась не словом, а делом.

Я восхищался этой коммерцией. Такой подход позволял преодолеть взаимное сомнение. Все местные встречались внутри селения, там царило доверие, допускавшее обещания, долги, отсроченные платежи. Между селениями – ничего подобного, поскольку отношения усложнялись страхом перед чужаком и языковым барьером. Благодаря гениальному озарению безмолвная торговля создавала нейтральное пространство на границе территории, где честно совершался обмен, превращенный в обряд[15].

После долгих месяцев скитаний тропа закончилась. Она прервалась на середине почти лишенного растительности склона горы, на краю темного лаза, откуда, зажав в зубах медные самородки, внезапно выбирались голые рахитичные дети с бедрами, иногда более сильными, чем икры.

Среди унылого пейзажа последние изгибы тропы приводили меня только к рудникам, где ценой своей жизни несчастные люди доставали из недр земли то, что продавали купцам. Вот уже несколько месяцев я сомневался, что Нура, несравненная и властная Нура, добралась сюда, а никто этого не заметил; еще одно неудобство того, что я не понимал языка, на котором там говорили.

Я достиг конца тропы, но не границы мира. Взобравшись на вершину, я понял, что каменистая пустыня простирается и за горой, хотя там явно не могло бы проживать ни одно человеческое существо.

Назад!

Я обдумывал возможность вернуться, избегая посещать те же места, и мне это удалось. Дорога шла вдоль другой реки и подарила мне новые селения, иные пейзажи. Я ощутил нечто вроде эйфории: если позади меня ничего нет, то впереди всегда что-то есть.

Где ты, Нура?

Ходьба вдохновляла меня. Прилагаемые усилия приказывали мозгу отдаться главному, а усталость требовала внимания к важным размышлениям и отторгала ничтожные. Эта грандиозная прогулка классифицировала их, располагала в порядке их ценности. Моей жизнью руководило чувство. Чувство, которое пробуждала природа, вызывала Нура и будоражил мой спутник. Да, признаю во всеуслышание: Роко занимал важное место в моей жизни. Я во второй раз познавал дружбу – эту совершенную гармонию желаний и характеров. Этому чувству научил меня мой дядюшка Барак, друг былых времен; мой нынешний друг Роко совершенствовал его. Мы наслаждались плодами взаимной любви: моя энергия вдыхала энергию в него, а его бодрость подпитывала мою; мой отдых запускал его разрядку, его расслабленность углубляла мой сон; если один из нас в течение дня не обращал внимания на голод, то и другой тоже; первый, кто находил что-то съедобное, делился с другим; стоило нашим взглядам встретиться, как мы ощущали мгновенное, явственное, неудержимое блаженство; по чьей-то необъяснимой милости мы испытывали подлинное счастье, просто дыша одним воздухом. Мы вместе засыпали, привалившись к пням, в лесной чащобе, в пещерах или среди скал. Нас не пугали ни холод, ни дождь, ни ветер – только медведи и волки. Днем я защищал Роко, вооружившись палкой, а он, оставаясь начеку, охранял меня по ночам. Сколько раз я сквозь сон слышал, как он воет. Нет ничего ужаснее воя собаки в кромешной темноте! Проснувшись, я бросался к разведенному костру, подкидывал дрова, вытаскивал из угольев горящую ветку и махал ею вокруг нас. Роко умолкал, проверял по звуку и запаху отступление хищника, после чего со стоном успокаивался. Или же яростно лаял, и тогда я вновь прибегал к своим методам устрашения. Мы были великолепной парой.