Врата Кавказа - стр. 23

– В этом бою нашего Павла Михайловича ранило. «К воротам!» – только и успел крикнуть командир, когда турецкая пуля прошила его насквозь. Мы открыли городские ворота всего через два часа после начала штурма, как раз в тот момент, когда конные драгуны прорвались к ним с другой стороны. Турки окружили спешившихся драгун на центральной площади города. Мы видели это, но, сами связанные боем, не могли помочь им. И вдруг, как ветер с поля, в лихой атаке прорубая дорогу к гибнущим драгунам, в город влетели казаки. За ними вошла пятая колонна наших войск. Очищая улицы от противника, она дошла до самого моря. Участь Анапы была решена. Утром в наши руки попали сам Мустафа-паша, шейх Мансур – главный разжигатель всех междоусобиц на Кавказе – и ещё тринадцать тысяч турецкого войска. Однако и мы заплатили высокую цену – более двух тысяч русских солдат сложили головы у стен турецкой крепости. Нашего раненого командира я после вытащил из-под мёртвых тел. Лекарь и не надеялся, что он окажется таким живучим. За заслуги при взятии крепости Анапа наш Павел Михайлович был пожалован в майоры.

А через два дня к стенам крепости подошёл турецкий флот. Гудович устроил засаду, и нашим егерям даже удалось захватить одно судно, которое первым подошло к берегу. Турки узнали о падении крепости по сотням трупов, плававшим в воде. Это были люди, которые утонули во время бегства или были брошены нами в море мёртвыми, поскольку такое огромное количество убитых мы просто не могли захоронить. Турки запаниковали. Экипажи и солдаты десанта отказывались идти в бой. Турецкий командующий хотел бомбардировать Анапу и, по возможности, высадить десант. Но командиры судов отказались ему подчиняться. Вскоре он был вынужден увести корабли в открытое море.

Крепость Анапу мы разобрали по камешку, как это делалось со всеми турецкими крепостями. После этого нас вновь отвели за Кубань. Хоть и пролили мы русскую кровушку, а крепость пришлось вернуть турку[9].

Однако долго мы на месте не стояли…

Я у себя не находил

Не только милых душ – могил!

Тогда, пустых не тратя слез,

В душе я клятву произнес:

Хотя на миг когда-нибудь

Мою пылающую грудь

Прижать с тоской к груди другой,

Хоть незнакомой, но родной.

Увы! теперь мечтанья те

Погибли в полной красоте,

И я как жил, в земле чужой

Умру рабом и сиротой.

М. Ю. Лермонтов, «Мцыри»

По периметру лагеря послышался шумные оклики часовых. В мгновенье ока всё внутри лагеря пришло в движение. Знавшие особенности войны на Кавказе старослужащие егеря и мушкетёры выхватывали своё оружие из пирамид и умелыми, отточенными за годы армейской жизни движениями зарядили ружья. Проворнее их управлялись со своими штуцерами только унтер-офицеры. Несмотря на молодость, они знали, что от точности их огня во многом зависит ход боя. Молодые солдаты, кто спросонья в панталонах, а кто и вовсе в исподнем, разбирали ружейные пирамиды и догоняли своих старших сослуживцев, накидывая на ходу кафтаны и опоясывая их патронташами. Гаврила Сидоров знал не понаслышке, чем грозит такое оживление в лагере. Не иначе как нападение горцев! Молодцы часовые, вовремя подняли тревогу. Самое время открыть огонь. Рассказ о подвигах полка так и остался недосказанным. Гаврила Семёнович в числе первых мчался в сторону, откуда доносилась возня.