Вранье - стр. 14
В двенадцать надо быть в ульпане, на собрании новой группы.
Шура вышел покурить и наткнулся на толстого Сему. Сема загораживал проход, все выходящие толкали его, а он шумно пыхтел, но с места не сдвигался. Шура почувствовал раздражение и решил сделать Семе замечание. Обычно после он всегда жалел, что не сдержался, но сегодня что-то не получалось остановиться.
– Ты что, не видишь, что люди выходят?
Сема смотрел на него мутными глазами, но взгляд был невидящим, и это еще больше распалило Шуру.
– Ты чего уже по-русски не понимаешь?
Сема шумно вздохнул и помахал газетой, которую мял в руках:
– Вот зачитался…
– Чего пишут?
– Тут это, завтра в нашем ульпане собрание предпринимателей.
– Чего предпринимать будут?
– Специалист будет по открытию бизнесов в Израиле.
– А ты бизнес решил открыть?
Сема пожал плечами и затянулся сигаретой:
– Интересно…
Шла вторая неделя в ульпане. Сегодня разучивали песню. Вначале Яэль, как обычно, долго писала слова на доске, а потом сама же их повторяла вслух. Ей невпопад вторил хор учащихся. Проблема состояла в том, что срисовать письмена с доски еще можно было, но прочитать срисованное уже не получалось. Шура даже попытался устроить диспут о целесообразности копирования буковок с доски. Это случилось на третий день учебы. Тогда еще был запал, и хотелось блеснуть своим английским. Яэль что-то долго объясняла в ответ, никто, кроме Шуры, все равно ничего не понял, но смотрели на оппонентов уважительно. Смысл объяснения сводился к тому, что по-другому нельзя: надо срисовывать, а потом учить. Как учить, если прочитать не можешь? Лиат, лиат…(потихоньку). Это был типичный израильский ответ, который Шуру особенно бесил. Впрочем, не меньше раздражали выражения «савланут» (терпение) и «ийе бэсэдэр» (будет хорошо). Поначалу он даже выдвигал аргументы типа, почему он должен терпеть, а также что хорошо не будет, а, наоборот, будет плохо, и это ясно даже ребенку, и непонятно, на кого эти заявления рассчитаны.
Песня была патриотическая. После пятого повтора под гармонь Шуру захватила странная волна умиления, откуда-то взялись силы и понимание происходящего. Все-таки эти израильтяне другие, они не циничны, у них не утрачено чувство родины, и это не подвергается ни обсуждению, ни осмеянию. И он, Шура, тоже, оказывается, принадлежит этой земле, и если бы он не приехал, то никогда бы этого не почувствовал. Тут стоило подумать. Он с трудом дождался вечера, втайне радуясь, что чувство это никуда не улетучилось, и ровно в восемь позвонил Лиде. Раньше восьми было рекомендовано не звонить. Все работают, устают, потом домашние дела и всякое такое. Лида отреагировала вяло: