Враг моего врага. «Конец фильма» - стр. 27

Бабай фыркнул. В интернете не прочтешь о тех обещаниях, которые герр Шварц щедро раздает подчиненным, даже на самых разнузданных порносайтах.

– Ты бы заканчивал со своими отлучками, Принц, – посоветовал Бабай. – Адмирал Шварц дисциплину любит. Вот приедет завтра вечером, и всех, кого нынче не застал… Я не верю, конечно, что затрахает в буквальном смысле, но мозги вынесет, это точно.

Стратегическое решение, принятое Хайнрихом, сводилось к тому, чтобы не перебазировать «Ийон Тихий» в Байк-паркинг. Дешевле вызвать на место и ремонтную бригаду, и заправщиков. Он связался с космопортом и, легко преодолев сопротивление администрации, добился, чтобы сделали по его. Мастера и рабочие прибыли в тот же день: начальство Байк-паркинга превзошло себя и совершило все, чтобы Шварц поскорее от него отстал.

Раздав руководящие указания по ремонту и оформлению крейсера, Хайнрих отправился в аэропорт. Родители не простят ему, если узнают, что он был на Земле и не заехал. А родители – это такие люди, которых не пошлешь. Во-первых, потому что они родители. А во-вторых, Хайнрих сам признавал, что именно от них унаследовал свой редкий дар задалбливать окружающих. Сочетание генов в нем дало несомненный синергетический эффект, но мама с папой по отдельности тоже были хороши, особенно мама. Проще навестить их, чем потом всю жизнь оправдываться, почему ты этого не сделал.

Родители жили в пригороде Инсбрука, в том самом частном доме, где сорок девять лет назад родился Хайнрих. Домик был небольшим: здесь никогда не обитало более трех человек, и Пауль Шварц не видел смысла сооружать пристройки, подобно многодетным соседям. Но выглядел дом солидно и недешево, обставлен был в консервативном стиле. Раньше кованый забор венчала вывеска: «Линда Шварц, логопед». Мама принимала маленьких пациентов на дому, папа – кардиохирург – работал в больнице. Средства на поддержание дома не экономили. Нынче мама обзавелась вставной челюстью и оставила практику, а у папы дрожали руки. Старость – не радость, а родители были именно что стары, единственный ребенок родился, когда Линде было уже под сорок, а Паулю и того больше. Однако дом продолжал стоять крепко и становился даже краше: старики, не привыкшие считать деньги, увлеченно тратили на благоустройство немалую долю жалованья сына.

Хайнрих сунул купюру таксисту в форменной тирольской шапочке и, не забирая сдачу, хлопнул дверцей. Металлические завитушки на заборе блестели в лучах холодного ноябрьского солнца. С самолета он видел заснеженные горные склоны, но в городе снег не лежал еще с той зимы, улицы чистенькие и сухие. Только ветки кустов и деревьев голые, и солнце не хочет греть. Хайнрих не слишком любил приезжать на Землю, когда в родных краях осень, предпочитал весну или лето. Негреющее солнце он и у себя с орбитальной станции каждый день видит – с четырех тысяч гигаметров оно кажется не диском, а звездочкой, разве что ярче остальных. В прошлый раз Хайнрих был на родине в отпуске в апреле.